Южный Урал, № 5
Шрифт:
Как живой!.. Не хочется верить, что он уже умер, что его уже нет. В ушах еще звучит его голос, неторопливый, окающий говорок. Любовью к жизни, заботой о людях лучатся его мудрые глаза. И снова в памяти оживают встречи, беседы с Павлом Петровичем Бажовым — человеком редкостной душевной красоты.
Не забудется его приезд в Челябинск весной 1945 года на областную писательскую конференцию. Я помню, как мы обрадовались, узнав, что Павел Петрович примет участие в нашей работе. Все очень ждали его выступления, и когда он поднялся на трибуну, установилась глубокая тишина. Слушатели жадно ловили каждое слово П. П. Бажова. Он говорил о великой
П. П. Бажов принял активное участие в обсуждении произведений молодых писателей и поэтов. Внимательно выслушав стихи одного челябинского поэта, который громко декламировал о своей любви к Уралу, Павел Петрович легонько усмехнулся, помолчал, словно мысленно взвешивая что-то, а потом произнес:
— Очень уж крику много в этих стихах — уши слышали, а до сердца не дошло…
Участники конференции осаждали Павла Петровича и в перерывах между заседаниями и в гостинице, куда он возвращался лишь в поздний час, просьбами прочитать их произведения, дать совет, консультацию.
Павел Петрович всегда стремился оказать помощь молодым писателям в их первых творческих поисках. Он никогда не отказывался принять молодого автора и побеседовать с ним. Для него было всегда характерно хорошее русское гостеприимство и то отеческое внимание, которое делало общение с ним особенно радостным и приятным. Он никогда не лукавил и всегда говорил то, что думал, как бы ни горька была правда. Был он страстным противником фальши, вычурности, словесной расхлябанности, смысловой неточности.
Однажды П. П. Бажов обратил внимание на следующие строчки одного моего стихотворения:
«Мне слышно, как плачет о доме Бездомная птица желна».Прочитав эти строки, он посмотрел на меня исподлобья и спросил:
— А вы знаете, что это за птица желна?
Я ответила, что это что-то вроде кукушки.
— То-то и есть, — пожурил Бажов, — что вроде. А желна-то совсем не кукушка, а дятел. Об этом еще у старика Даля написано…
Два начинающих автора обратились к нему с жалобой на местные организации, которые не создают якобы молодым писателям условий для профессиональной работы.
Павел Петрович в упор спросил:
— Хорошо. О чем же писать вы будете?
Молодые люди запальчиво ответили:
— Разумеется, о жизни…
— Вот что, ребята, — прервал их Бажов. — Не надо торопиться стать писателями-профессионалами. Надо работать на заводе, в газете, в колхозе, в школе и писать только о том, что хорошо знаешь, что любишь всей душой…
Когда наша конференция закончилась, Павел Петрович изъявил желание ехать в Свердловск на автомашине. Было начало июня, погода стояла теплая, деревья буйно зеленели.
— Хорошая поездочка предвидится… — мечтательно говорил П. П. Бажов: — Дорога мне сызмальства знакома, редкостные места, глаз не оторвешь, а сердцем я к ним давно прирос…
Мы вызвались проводить Павла Петровича до Свердловска. Поездка в самом деле оказалась изумительной, хотя в дороге нас застал дождь. Павел Петрович, видимо, опасаясь, что мы останемся недовольны путешествием, всю дорогу был необыкновенно словоохотлив. Он рассказывал удивительные истории, и я никогда себе не прощу, что не догадалась их записать.
…И вот снова дорога в Свердловск. Но как она непохожа на ту, которая была пять лет тому назад!
Челябинская делегация приехала в Свердловск ранним морозным утром. У вокзала нас встретила легковая машина. Громадные венки пришлось перевозить по одному, прикрепив на крыше автомобиля. С вокзала мы направились к зданию филармонии, где был установлен гроб с телом Павла Петровича Бажова. Несмотря на раннее утро, здесь было многолюдно. Каждую минуту в вестибюль филармонии вносили все новые и новые венки. А возле здания уже скапливалась очередь свердловчан, пришедших проститься с Павлом Петровичем Бажовым.
Пожилая женщина, с заплаканным лицом, принесла бережно укутанные живые цветы — несколько яркокрасных домашних роз. Она просила, чтобы их положили на гроб Павла Петровича.
…В зал вливался поток людей, пришедших отдать последний долг своему любимому писателю. Шли дети, юноши, старики — посланцы школ, институтов, заводов, колхозов. Они вносили в зал пахнущие морозной хвоей венки с развевающимися траурными лентами.
Наступил час похорон. Медленно падая, кружился крупный, узорчатый снег. Траурная процессия растянулась по всей улице Ленина. Вначале несли венки. Их было много. Целый поток живых цветов лился по улице, запорошенной снегом. За гробом Павла Петровича шли десятки тысяч людей. Это были друзья и знакомые писателя, читатели его произведений, те, которым дорого простое имя Бажова. Из переулков, как ручейки в могучую реку, вливаются все новые потоки провожающих. Если бы не торжественные звуки шопеновского марша, не траур на знаменах, не скорбно сомкнутые уста людей, медленно идущих по мостовой, можно было бы подумать, что идет демонстрация. Так могуче было это народное шествие. Урал провожал в последний путь своего певца, своего замечательного сына.
Навсегда и нашему и всем грядущим поколениям оставил Павел Петрович свою «Малахитовую шкатулку». Открой ее и увидишь, как заискрится и засверкает гранями не умирающий бажовский талант, почувствуешь, как вольно и молодо бьется его щедрое к людям сердце.
На вершине большого холма, в окружении сосен, под просторным свердловским небом мирно покоится писатель Павел Петрович Бажов.
Он любил и эти сосны, и это небо, и могучий индустриальный город, что виден с вершины холма. Но больше всего он любил русского человека, его умелые золотые руки и свободолюбивую душу.
Советский народ бережно, с любовью будет хранить память о прекрасном писателе-большевике Павле Петровиче Бажове.
К. Боголюбов
НАШ БАЖОВ
(Воспоминания)
Еще остра горечь утраты. Вспоминаются горькие минуты прощания. Поток венков впереди автомашины с гробом Павла Петровича. Как странно, как страшно произносить слово «покойный» по отношению к нему, всегда живому, деятельному, активному участнику нашей великой стройки. А теперь на лицо его падают и не тают редкие снежинки и в прорези облаков глядит студеное декабрьское небо — небо его родины, которую он любил такой горячей, такой беззаветной любовью.