З.И.М.О.Р.О.Д.О.К.
Шрифт:
– Так неоригинальная кличка Отморозок и превратилась в этимологический шедевр Зимородок.
– Да кто ж это такой? – вдумчиво проговорил Желторотик, уже поддаваясь тому чувству, что видел на лицах напарников, первый раз произнеся имя загадочного персонажа зоны отчуждения, и уже и сам стал оглядываться и прислушиваться к шорохам леса. – Кто ж такой, если даже кличка у него была такая… аж мороз по коже?..
– То-то и оно, мороз по коже. Этот человек страшнее любой аномалии в зоне, да что там аномалии, страшнее самой зоны. Да и не человек, разве может отморозок быть человеком? Нелюдь, одним словом. Кто с ним пересекался на самой зоне, не в баре, не на перекупке, не где ещё в местах для публичного общения, а на зоне, тот в живых не оставался. Он убивает всех, с кем имеет дело. А его убить никому не удаётся. Живучий, гад. И никаких моральных принципов. Даже у бандитов они есть. А у него – нет! Он один раз исследовательскую
Бугор замолчал. Желторотик взглянул на ветку, которая ещё покачивалась, но зимородка на ней не было. Птица улетела. И после этого, как она без следа исчезла, в душе юноши возникло чувство какой-то глубокой, бездонной пустоты. И бессмыслицы. Что всё происходящее в мире, ни имеет значения. Даже то, ради чего он находится здесь. Ради чего он терпит мучения и лишения, подвергает себя смертельному риску и бросает себя в пасть обреченности навсегда и наверняка стать калекой. Но он должен был быть здесь…
Костёр изъел дровишки до углей, и пламя только робкими всполохами пыталось выбраться из ярко-красных, постепенно темнеющих головешек. Пыталось до последнего обглодать кости сухих палых ветвей. Желторотик, чтобы отвлечься от тягостных раздумий, которые ни первый месяц рвали по ночам его сны на темныё пятна забытья между тягучим ужасом перед возможным будущем и которые только днём отступали, оттесненные работой и работой, разгрёб жаровню костища посередине и водрузил туда металлическую кружку. До этого он наполнил её водой из фляги, обмотанной фольгой и упрятанной до поры в свинцовый контейнер. Высыпал в воду шесть пакетиков «три в одном», найденных всё в том же контейнере. По два на брата. Кофеин – хорошая вещь. Скоро опять предстоит марш-бросок, необходимо взбодриться. Плотно закрыл кружку крышкой-защелкой и нагрёб на неё углей. Все движения он делал вдумчиво, даже комментировал мысленно то, что он делает; это помогало забыть на время о том важном и мучительном… Бугор и Профессор тоже молчали. О Профессоре вообще трудно судить: думает ли он когда-нибудь о чём-либо постороннем, или только когда говорит. А говорит он очень редко. Лицо же его никогда ничего не выражает: ни единой эмоции. У Бугра же всё было написано на его физиономии, можно было и не спрашивать, о чем он размышляет. Ясно было, что прикидывает в уме дальнейший путь. Чему-то кивает одобрительно, а чему-то и передёргивает правым плечом, кривя губами в знак несогласия.
В зоне нет запахов, которые можно было назвать ароматом. В ней пахнет гнилью, разложением, дерьмом. И аромат кофе – был первым нормальным для человеческого обоняния запахом за несколько дней. Так было приятно вдыхать его обжигающий пар, держа у рта, вместо язвенной вони здешней природы, вместо кислого отфильтрованного абсорбирующим наполнителем респираторов воздуха. Кофе был настоящий, дорогой – ни та дрянь, что продаётся в супермаркетах, а входящий в спец.пайки для отрядом особого назначения. Да и остальная провизия, выданная им их нанимателем, была качественная – из той же серии. Можно было бы предположить, что их наниматели связаны с военным ведомством, даже с какими-то секретными подразделениями. Но, как сказал Профессор, «для бесед есть и другие темы». А впрочем, почему бы и не порассуждать, пофантазировать на тему шпионского заговора, в котором тебе отвели роль вьючной скотины? И что это, интересно, за оборудование? Сплошь запечатано в пластиковые ящики, опломбированное, со знаком «рюмка» на крышках – хрупкости; больше знаков никаких… Люди что-то монтируют, какую-то секретную лабораторию в центе зоны отчуждения. Может быть, для того проекта, о котором Желторотик слышал «мимоухом», «Мёртвая Зона», предназначенный для фатальной зачистки всей зоны от всего живого и притворяющегося мёртвым. Стереть с лица земли всех мутантов, всех восставших мертвецов, все аномальные образования и всех сталкеров в придачу. Рассуждения Желторотика, конечно, не могли быть последовательными и иметь конечную цель докопаться до какой-либо истины. Они были праздными. Единственное, какую пользу они могли принести ему, успокоить потревоженную рану в сознании…
– Шухер, мужики! – быстро и негромко произнёс Профессор, подняв ладонь к верху и смотря в одну точку куда-то в сторону.
Все трое привычным жестом вскинули автоматы, передёрнули затворы, посылая патроны в стволы, и затаились, напряженно смотря в ту сторону, куда указывал Профессор.
Как будто бы ничего не происходило. Тишина стояла такая, что Желторотику показалось, глоток слюны пересохшим от волнения горлом прозвучал непозволительно громко, и этот утробный нечаянный звук эхом даже зашевелил листву над головою. Только Профессору было известно, отчего он так насторожился. Должно быть, что-то почувствовал, догадывался молодой человек. Вероятно верно утверждают, что профессиональные сталкеры обладают каким-то сверхчутьём. Зона своим таинственным влиянием не только разрушает организм, изъедая изнутри, но и как бы в насмешку даёт порой паранормальные способности.
Говорят, повторенная шутка – уже не шутка. Но сейчас такое повторение оказалось кстати, и даже больше – слышалось жёстче и… зловеще:
– Кажется, 666, – прохрипел вполголоса Профессор.
«Внимание. Опасность наземного нападения» – отметил про себя Желторотик, расшифровав не хитрый сигнал в радиоиграх. Он хотел сказать это в слух, однако вовремя осёкся. Кусты зашевелились.
Приминая берцами прелую, подгнившую траву и раздвигая переплетённые ветви пожелтевшего кустарника, к ним вышел мужчина в армейском плаще Л-1 и шлеме «Сфера-8». Мужчина не собирался проявлять агрессию – это было видно по тому, как он спокойно, уверенно и не крадучись шагал, – и бойцы опустили стволы автоматов.
– Кто ты, мил человек? – усаживаясь на прежнее место и убирая АКМС за спину, «с глаз от греха подальше», поинтересовался Бугор. Остальные последовали его примеру. Незнакомец тоже сел.
Мужчина поднял забрало и отстегнул маску респиратора. Сразу бросилось в глаза разительное отличие в состоянии пришедшего от них самих. Их лица до сих пор хранили румянец, хотя испарена прошла. А у незнакомца лицо было сухим и бледным, болезненно белым.
– Разуй шлемофоны, фраер, к тебе люди обращаются, – не вытерпел Профессор придирчивого прямого взгляда незнакомца. Тот молчаливо рассматривал троих сталкеров. Делал это настолько тщательно, точно старался запомнить: кто во что одет, какое оружие имеет при себе, насколько выгодна поза сидящего для атаки… Он будто оценивал возможность нападения. – Что, плохо всасываем, я чё-то не в понятиях?..
– Отстань от человека, Профессор, – решил предупредить конфликт Бугор. – Он только что от обработки контролера ушел.
– С чего ты взял?
– Вишь, зрачки кровавые и бледный, как смерть. – пояснил нач.группы, – Помнишь, щелчки-то слыхали? Я быстро среагировал, велел включить генераторы помех. А этот не успел, видать. А может, и нет у него такой защиты от контролеров… Лучше дай ему поесть. Желторотик, подшустрись.
«Поделится куском хлеба с таким же, как ты» – закон для сталкера, даже Желторотик это знал. Незнакомец не стал отказываться: принял банку гречневой каши с мясом и кружку горячего кофе.
И всё же Профессору было не по себе. Желторотик никогда не видел его таким нервозным. Всегда воплощающий собой аскетическую отрешенность от мира и не пробивное спокойствие, Профессор сидел весь как на иголках. Дёргался и не мог выдержать тяжелого взгляда незнакомца, отводил глаза. Он один из троицы, наверное, заметил, что внимательнее, чем что-либо, тот разглядывает положение автоматов. При себе же у пришедшего оружия не было, или он его хорошо спрятал. Хотя автомат прячь – не прячь… а вот пистолет… вполне возможно.
3. Ловушки, эпизод первый.
…грунтовка дальше вгрызалась в асфальт. Дорога с выбоинами и уродливыми щелями разломов полого брала выше, обозначая черту мёртвого города. Города-призрака. Лес остался позади, обрубленный грязной, мутной рекой с бетонным, нависшим над нею мостом. Дорога взбиралась на этот мост. Уже виднелись окраины индустриального массива. Безжизненное нагромождение человеческих амбиций, исполненных в металле и железобетоне. Заводы, фабрики, ангары, обнесенные высоченным забором. Болезненный и скучный вид бессистемной лепки цивилизации. У этого трупа когда-то было предназначение. В нём роились цеха, в нём кипела рабочая жизнь, гремели станки, скрежетали троса лебёдок и башенных кранов, сыпали искры сварочные агрегаты. Ночью на мачтах радиосвязи и высотных подъёмных шахт горели габаритные огни, территорию освещали мощные прожекторы. Сутками велась работа. Что-то производили, выпускали продукцию, увозили на дальномерных трейлерах, в грузовых вагонах железнодорожной сети, подходящей к предприятиям, ввозили сырьё… Эвакуация всё это перечеркнула одним штрихом, одним движением, обводя границу периметра зоны.