За бортом жизни
Шрифт:
Раздался стук и такие звуки, как если бы что-то тяжёлое гремело по полу. Такие звуки могла издавать мумия Фараона, отправившаяся в последнее путешествие на западный берег Нила. Свет как-то странно замерцал. Свечение было бледным и призрачным, хотя и очень проникновенным, с лёгким голубым оттенком. Поначалу оно превратилось в подобие веера или фонтана. Но кто это теперь стоял в дверях, излучая божественное сияние? Это был сам Озирис, Бог Мёртвых, Египетский спаситель мира!
Я почувствовала, что погружаюсь в сон. Я легла, но не смогла совсем уснуть, поэтому я поднялась и подошла к окну. Туман усиливался,
Озирис стоял в одеянии мумии, в короне из перьев, держа в руках, высовывавшихся из отверстий в ткани, знаки могущества: изогнутый посох и плеть. Он не двигался, просто стоял там, великий и ужасный, а его спокойный и добрый лик взирал в пустоту. Замерцало голубое свечение. Длинные языки пламени поднимались вверх и сливались воедино, озаряя комнату аргонной энергией. Повсюду стояли короли и королевы Египта. Как по сигналу, они ему поклонились, и тут сияние их одежд погасло, и Озирис исчез.
Мне снилось, что я спала и ждала возвращения Смита. Меня беспокоила его судьба, но я была бессильна что-либо сделать. Мой мозг был настолько загружен, что все мыслительные процессы в нём протекали заторможено. Поэтому я спала беспокойно, а сны мои были яркими. Вдруг я почувствовала, что воздух стал тяжёлым, влажным и холодным. Я откинула одеяло с лица. Я поняла, что забыла закрыть окно, прежде чем легла в кровать. Я бы встала и исправила эту ошибку, но свинцовая летаргия, казалось, сковала мои чресла и даже мою волю.
На месте Озириса теперь стояла Изида, Мать Таинств, глядя куда-то вдаль своими глубоко посаженными глазами из-под грифьей шапки. Собрание поклонилось, и она растворилась, как туман на солнце. На её месте появилось другое светящееся существо, держащее в руке знак Жизни, а на голове носящее символ блестящего диска — Хатор, Богиня Любви. В третий раз толпа поклонилась, и она исчезла. Я заметила Кхуенатена, гневно разговаривающего с императором Рамзесом II. Подле них стояла Ма-Ми.
Я лежала спокойно и терпела всё это зрелище, это был конец. Я закрыла глаза, но всё видела сквозь веки. Туман сгущался, и я видела, как он проникал в комнату, ведь он теперь был похож на дым. Он вливался не через окно, а через дверные щели. Он становился всё гуще, до тех пор, пока не стало казаться, что он сосредоточился в середине комнаты в виде колонны, на верхушке которой я могла разглядеть красное свечение, похожее на налитый кровью глаз.
Ма-Ми была высоким существом со светлым лицом и гипнотизирующими тёмными глазами. На её лице сияла загадочная улыбка. Она была в простом белом одеянии и фартуке с пурпурной вышивкой. На её темноволосой голове была золотая корона с бирюзовыми глазами, а на её груди и руках были золотые украшения. Вдруг всё окунулось в кромешную тьму, и воцарилась мёртвая тишина, как будто внезапно жизнетворные органы истощили свой запас энергии. Спустя долгое время свет снова вернулся, вначале как синяя вспышка, потом как восходящие вверх лучи, которые, в конце концов, наполнили собой всю комнату.
Мысли вращались в моей голове подобно тому, как вращалась теперь посреди комнаты облачная колонна. Я не могла оторвать взгляда от красного свечения, и, казалось, оно доставало до моего лица даже сквозь густой туман. Всё погрузилось во тьму. Последнее сознательное усилие, сделанное моим воображением, показало мне склонившееся надо мной в тумане светящееся белое лицо. Я должна опасаться таких снов, ведь они могут пошатнуть мой ослабленный рассудок. Во снах пробуждается ответственность. От этих снов я устала ещё больше, чем, если бы вообще не спала.
Молодой человек, в одеяниях и с символом ранней династии подошёл к Фараону Менесу и к тем, кто правил после него. Неподалёку стоял задумчивый мужчина средних лет, державший в руке жезл и одетый в перья и отличительные знаки наследника египетского трона и верховного жреца Амена. Это был Хемуас, сын Рамзеса Великого, самый могущественный из всех египетских магов, который по собственной воле отрёкся от жизни земной, прежде чем ему пришло время взойти на трон смертных.
Меня обуяло то чувство, которое управляет сознанием во снах — когда вы чувствуете, что крепко спите, совершенно не слыша зова друзей. При этом открываются закрытые двери, с них падают надёжные замки, исчезают даже стены, барьеры поглощает неведомая бездна. Кругом ничего, кроме мира бесконечной ночи, далекого шёпота, общения темноты с темнотой, подобно пронзительному зову, а сердце спящего — это центр, из которого плетётся вся сеть этого невообразимого хаоса.
Чёрные дыры тишины и темноты превратились в самые реальные и ужасные силы. Приступ слепого страха охватил меня сильнее, чем страдание осаждённого бойца, ожидающего яростных ударов, сыплющихся со стороны ничем не сдерживаемого противника. Насколько всё-таки могущество призрачного, неопределённого и безграничного всегда сильнее подчиняет разум, чем опасность человеческая, известная, которую можно измерить, ощутить. Все мои кости и суставы были скованы ужасом. Я дрожала и была целиком поглощена неистовой силой этой бесконтрольной дрожи.
Сила страха, как и любого другого переживания, особенно такого переживания, которое могут чувствовать сразу тысячи людей, когда сердце бьётся в сознательном сочувствии всему городу со всеми улицами, высокими и низкими, старыми и молодыми, сильными и слабыми, такая сила помогает поднять и преобразить природу смертных. Мелочные умы становятся возвышенными. Тихони превращаются в мастеров красноречия. И когда наступает такой кризис, общественное настроение, проявляющееся в голосе, жестах, поведении или словах, таково, что его не вообразит себе ни один чужак. Я думаю, в такой атмосфере и мёртвые бы заговорили.
Я с трудом заставила себя посмотреть туда, где лежал привязанный к тренажёру Смит. Он по-прежнему был мёртв, так что я отрезала его член и смыла его в унитазе. Потом я взяла на кухне банку мёда и смастерила ему из липкого вещества новый орган. Затем при помощи иголки с ниткой я пришила Смиту два отрезанных пальца обратно к его изящно обезображенным рукам. Наконец-то, Смит стал самим совершенством, и мне даже доставил удовольствие тот факт, что он был мёртв. Полностью удовлетворённая, я решила поведать ему некоторые прописные истины о превращении секса в товар.