За час до полуночи
Шрифт:
– Вы внук Вито Барбаччиа?
– Как понимаю, вы о нем слышали?
– Слышал о нем? А кто здесь о нем не слышал? И вы идете к нему вечером?
Я кивнул, и он умолк ошарашенный.
– Невероятно.
– Вы с ним встречались? – спросил Бёрк.
Хоффер улыбнулся.
– Дважды – на приемах, но ни разу не говорил с ним. Он допускает к себе только особ королевского происхождения.
Бёрк хмуро взглянул на меня, и я догадался, что моему рассказу на кладбище он не придал никакого значения, так и не поняв, какую величину здесь представляет мой дед.
Я
– Спасибо. Пойду пройдусь по саду перед обедом.
Хоффер кивнул Розе:
– Покажи ему наш сад, ангел мой. Там сзади есть чудесный прудик с рыбками, мистер Вайет.
Он назвал меня мистером второй раз.Занятно наблюдать, какой эффект фамилия Барбаччиа производит на людей. А на Розу? Она сильно побледнела и, когда я улыбнулся ей, выронила свой газовый платок. В ее темных глазах мне почудился страх.
Барбаччиа – мафиози.Думаю, для нее оба понятия равносильны. Я предложил ей руку, она слегка дрожала.
Хоффер держал первоклассного повара. Нам подали нарбе ди Сан Паоло – блюдо, похожее на равиоли, запеченное с сахаром и тертыми яблоками, и канноло, наверное самое популярное сладкое пирожное на Сицилии, представляющее собой трубочку из муки с яйцами, наполненную кремом. Все предпочли пить вино «марсалу», слишком сладкое для меня, поэтому я попросил бутылку «Зибиббо», вина с острова Пантеллерия с анисойой отдушкой. Тот напиток, который или любят с первого раза, или больше никогда не пробуют.
Мы пообедали на террасе небольшой компанией с Пветом и Леграном. Они вели себя наилучшим образом. Позже, когда вино начало действовать, все немного оживились. Пьет демонстрировал галантность Розе, не переходя грань подчеркнутой вежливости, и даже Легран достаточно расслабился для того, чтобы улыбнуться пару раз.
Принесли кофе – йеменский мокка,по-моему лучший в мире. Я отошел со своей чашкой в угол террасы. Смех стал громче, и никто не заметил, как я тихо спустился в сад.
Поднявшись к себе в комнату, я вынул «смит-и-вессон» из ящика и навесил кобуру на пояс. Несколько раз проверил работу механизма, когда в комнату вошел Бёрк. Он закрыл дверь и прислонился к косяку.
– Ждешь неприятностей?
– Все возможно.
Я убрал револьвер в кобуру, застегнул куртку и ссыпал полдюжины патронов в левый карман, а в правый положил вальтер Марко.
– Может, мне пойти с тобой? – спросил он, посмотрев на меня внимательно и серьезно. – Не исключено, что тебе понадобится помощь.
Я взглянул ему прямо в глаза, и он выдержал мой взгляд.
– Если хочешь, – кивнул я.
Он улыбнулся с облегчением – в тот день он много улыбался – и потрепал меня по плечу.
– Снова старая команда, да, Стаси?
Но по-старому уже не будет никогда. Мы оба это знали. Когда спускались по ступенькам, я уже не испытывал той радости, что прежде, чувствуя его у себя за спиной.
Глава 7
Скала Монте-Пеллегрино возвышается над
Дед прошел по жизни нелегким путем. Он родился в Вельбе, одной из деревень западной Сицилии, типичной для того полудикого района. Большинство детей умирало здесь на первом году жизни. А бытовой уклад оставался примерно таким, как в Англии во времена средневековья.
Его отец, крестьянин-испольщик, зарабатывал лишь на скудный прокорм семьи. О юности деда я мало знаю, но известно, что к двадцати трем годам он стал габеллотто – нечто среднее между сборщиком налогов и землемером, чья работа состояла в выжимании из испольщиков последних соков.
В то время только мафиози мог иметь постоянную работу, так что он вступил на этот путь уже с молодых ногтей. История умалчивает о том, что определило его выбор – убийство или может быть несколько, но чаще всего именно таким образом честолюбивый юноша мог пробиться в высшее общество.
Не исключено, что какое-то время он выполнял обязанности сикарио, наемного убийцы, но я сомневаюсь в этом. Такая работа не во всем вписывалась в его кодекс чести: представления о том, что является достойным, а что – нет. Например, обогащение за счет проституции приводило его в ужас, потому что он верил в святость семьи и жертвовал на церковь. В то же время организация, которой он служил, устранила столько своих противников за годы его жизни, что во многих местах Сицилии убийство стало повседневным делом.
Фары нашей машины высветили двух старух, увешанных корзинами, с трудом плетущихся нам навстречу.
– Куда они тащатся? – удивился Бёрк.
– Идут на рынок.
– На ночь глядя?
– Единственный для них способ занять хорошее место.
– Что за дрянная страна, – покачал он головой.
Я посмотрел в окно на ночные огни города.
– Днем ты видел одну Сицилию, а теперь посмотришь другую – темную. Наш остров – семейный склеп для многих поколений. Кормушка римской империи, основанная целиком на рабском труде. С тех самых пор здешний народ всегда кто-то эксплуатирует.
– Я все-таки не пойму насчет мафии. Я считал, все это в прошлом.
– Можешь представить себе другое место на земле, где произошло бы более тысячи пятисот убийств за четыре года? Если учесть, что Палермо – городок всего лишь с двадцатитысячным населением.
– Ну почему же? – возразил он. – Не так уж много. А войны?
– Люди постоянно играют в ту или иную игру, ты не замечал?
– Не понял тебя.
Я мог бы ответить, что он, например, играл в солдатиков всю свою жизнь – и даже в Конго. Но он бы меня не понял. Я только незаслуженно обидел бы его.