За чертой
Шрифт:
Свернули на ведущую к эхидо дорогу, наезженную по приречному суглинку, назад убежали бледные, корявые столбы тополей, быстро сосчитанные фарами, буркнул что-то подколесами деревянный мост и наконец с натугой влезли на подъем к огороженной территории. Перед капотом крест-накрест забегали с лаем поселковые собаки. Билли показывал дорогу, и, миновав темные крылечки спящих кооператоров, машина подъехала и остановилась прямо у тускло светящегося дверного проема, за которым среди подношений лежал его брат, похожий на выцветшее фото умершего родственника, обложенное всякимиofrendas[529]в День Всех Святых, или,
Хозяйка Муньос, уже вышедшая из второй комнаты, стояла в зыбком свете церковной свечки; на ней было единственное платье, в котором Билли ее видел всегда; пожелала доктору доброго вечера. Доктор вручил ей шляпу, расстегнул пиджак и, сняв с плеч, поднял и вывернул его, после чего вынул из внутреннего кармана футляр с очками. Затем вручил пиджак хозяйке, вынул из манжет запонки — левую, потом правую, — положил их в брючный карман, закатал рукава крахмальной рубашки на два оборота каждый, сел на плоский тюфяк, вынул из футляра очки, надел и посмотрел на Бойда. Приложил ладонь к его лбу.
— ?C?mo est?s? — сказал он. —?C?mo te sientes?[530]
— Nunca mejor,[531]— прохрипел Бойд.
Доктор улыбнулся. Повернулся к женщине.
— Hi?rvame algo de agua,[532]— сказал он.
Потом он вынул из кармана маленький никелированный фонарик и склонился над Бойдом. Бойд закрыл глаза, но доктор оттянул ему нижнее веко сперва одного, потом другого глаза, внимательно вгляделся. Медленно поводил фонариком туда и сюда возле зрачков, заглядывая внутрь. Бойд пытался отвернуть голову, но доктор держал руку вплотную к его щеке.
— V?ame,[533]— сказал он.
Откинул одеяло. Что-то маленькое быстро-быстро побежало по бинтам. На Бойде была белая фланелевая блуза — из тех, какие носят рабочие в полях, без воротника и пуговиц. Доктор ее на нем задрал, вынул из рукава правый локоть Бойда и потащил ее с него через голову, потом очень осторожно снял рубаху с левой руки Бойда и подал ее Билли, на него даже не взглянув. Бойд лежал весь завернутый в марлю, кровь из раны протекла сквозь бинты, засохла и почернела. Доктор сунул руку под бинты, а другую положил Бойду на грудь.
— Respire, — сказал он. —Respire profundo.[534]
Бойд попытался, но дышал неглубоко и трудно. Доктор переместил руку на левую сторону его груди, ближе к темным пятнам на марле, и снова велел дышать. Потом нагнулся, расстегнул застежки саквояжа, вынул стетоскоп и, повесив его себе на шею, взял тупоконечные кривые ножницы и, взрезав ими грязные бинты, отделил от кожи сразу несколько слипшихся и затвердевших от крови слоев. Приложил пальцы к обнаженной груди Бойда и постукал по среднему пальцу левой руки пальцем правой. Послушал. Сменил положение руки, опять постукал. Сдвинул руку на впалый, землистого цвета живот Бойда, мягко подавил его пальцами. Смотрел при этом на лицо мальчика.
— Tienes muchos amigos, — сказал он.— No?[535]
— ?C?mo?[536]
— Tantos regalos.[537]
Он вставил в уши трубки стетоскопа, приложил его раструб к груди Бойда, стал слушать. Мало-помалу переходя им справа налево.
— Respire profundo, —
Прижал стетоскоп к груди над сердцем и послушал. Слушал, закрыв глаза.
— Билли… — прохрипел Бойд.
— Ш-ш-ш, — сказал доктор. И приложил палец к губам. —No habla.[539]
Вновь вынул трубки стетоскопа из ушей, сбросил себе на грудь, вынул за цепочку из жилетного кармана золотые часы с крышкой и большим пальцем открыл их. Посидел, прижав два пальца к шее Бойда сбоку под подбородком и держа фарфорово-белый циферблат часов поближе к свету церковной свечи; тоненькая центральная секундная стрелка пробегала по черным римским цифрам, он сидел, молча смотрел.
— ?Cu?ndo puedo yo hablar?[540]— прошептал Бойд.
Доктор улыбнулся.
— Ahora si quieres,[541]— сказал он.
— Билли!
— Да.
— Тебе не обязательно тут торчать.
— Ты за меня не волнуйся.
— Тебе не обязательно тут торчать, если не хочешь. Езжай.
— Да никуда я не поеду.
Доктор опустил часы обратно в кармашек жилета.
— Saca la lengua,[542]— сказал он.
Он осмотрел язык Бойда, затем сунул палец ему в рот и пощупал внутреннюю поверхность щеки. Потом нагнулся, поднял саквояж и раскрыл его, наклонив к свету. Саквояж был из толстой черной кожи, тисненной неправильными овалами, напоминающими гальку, потертый и со сбитыми углами, вдоль которых, как и на других сгибах, кожа снова сделалась изначально коричневой. Латунные застежки пошарпаны — как-никак восемьдесят лет в работе: этот саквояж верой и правдой служил еще его отцу. Он вынул манжету для измерения давления, обернул ею тонкую руку Бойда и накачал туда грушей воздух. Приложил раструб стетоскопа к сгибу локтя Бойда и стал слушать. Смотрел, как поползла назад, подергиваясь, стрелка. Тонкий светящийся стебель пламени церковной свечки стоял точно по центру каждого из стекол его старинных очочков. Такой маленький и такой непоколебимый. Он так горел в его стареющих глазах, словно это свет святой инквизиции. Он размотал манжету и повернулся к Билли:
— ?Hay una mesa chica en la casa? ?O una silla?[543]
— Hay una silla.[544]
— Bueno. Tr?igala. Y tr?ygame una contanidor de agua. Una bota o cualquiera cosa que tenga.[545]
— S? se?or.[546]
— Y traiga un vaso de agua potable.[547]
— Да, сэр.
— Y deja abierta la puerta. Necesitamos aire.[548]
— Да, сэр. Сейчас.
Обратно Билли шел с перевернутым стулом, который нес, просунув руку между нижней перекладиной и сиденьем, в этой же руке у него был глиняный горшокollaс водой, а в другой чашка свежей воды из колодца. Доктор к его приходу уже встал и надел белый фартук, а в руках держал полотенце и брусок какого-то чересчур темного на вид мыла.
— Bueno, — сказал он.
Завернув мыло в полотенце, он сунул этот сверток под мышку, осторожно принял у Билли стул, перевернул его ножками вниз и поставил на пол, а потом чуть-чуть еще повернул, установив, как ему удобнее. Взял у Билли глиняный горшок и поставил его на стул, потом нагнулся, пошарил в саквояже и, достав из него гнутую стеклянную соломинку,сунул в чашку, которую все еще держал в руках Билли. Велел дать брату, чтобы тот попил воды. И велел следить, чтобы тот пил медленно.