За чертой
Шрифт:
Весь день он ее преследовал. Так ни разу и не увидев. Один раз вроде спугнул с дневной лежки в буреломе на южном склоне, где она дремала на солнышке. А может, это ему почудилось. Встав на колени, приложил руку к смятой траве — вдруг теплая? — а после сидел и смотрел, не начнут ли травинки и листочки сами распрямляться, но ни один нешевельнулся, а была земля в этом месте нагрета теплом живого тела или солнцем — тоже ведь поди пойми еще. Сел на коня и поехал. На проталинах в пойме ручья Кловердейл-Крик дважды терял след, но оба раза, немного покружив,
Получив приглашение присоединяться, он слез, ему дали чашку кофе, он вынул из-за пазухи свой ланч и предложил всем угощаться. Они ели фасоль с маисовыми лепешками тортильяс, обсасывая козьи кости, на вид уже до них кем-то обглоданные, и, поскольку у них не было ни четвертой миски, ни иного способа кому-то с кем-то поделиться, все обменялись жестами и кивками, предлагающими и отклоняющими предложенное, после чего продолжили есть как прежде. Поговорили о коровах, о погоде и, поскольку все они искали работу для родственников из Мексики, его спросили, не нуждается ли его отец в работниках. Выразили мнение, что след, который он тропит, оставила, скорее всего, просто большая собака, и хотя сами следы были всего в четверти мили от места привала, никакого желания ознакомиться с ними не проявили. Рассказывать им о задранной телке он не стал.
Управившись с обедом, они выкинули объедки в угли костра, дочиста вытерли миски огрызками лепешек, съели их и упаковали миски обратно в своиmochilas.[2]Затем подтянули подпруги лошадей и сели в седла. Вытряхнув гущу из чашки, Билли вытер ее полой рубахи и возвратил тому, кто его ею снабдил.
— Adi?s compadrito, — сказали они. —Hasta la vista.[3]
После ритуальных прикосновений к шляпам развернули лошадей и поехали прочь, а когда скрылись, он отвязал коня, сел на него и вновь двинулся на запад — туда, куда ушла волчица.
К вечеру она была опять в горах. Он шел по следу пешком, с конем в поводу. Осматривал места, где она рылась, но так и не понял, что именно она пыталась выкопать. Определил длительность оставшегося дня, смерив пальцами вытянутой руки высоту солнца, но в конце концов все-таки поставил ногу в стремя, вскочил в седло и направил коня помокрому снегу на перевал и к дому.
Поскольку тьма уже сгустилась, мимо дома поехал со стороны кухни, постучал, нагнувшись с седла, в окно и, не останавливаясь, направил коня в конюшню. За обеденным столом сообщил об увиденном. Рассказал домашним о телке, убитой на склоне горы.
— А где она свернула к распадку Хог-Кэнион? — спросил отец. — Не там ли, где ответвляется коровья тропа?
— Нет, сэр. То есть тропы я там как раз и не заметил.
— А сможешь там закладку сделать?
— Да, сэр. Я бы и прямо сразу, кабы не начало так быстро темнеть.
— А капканы из старых закладок какие-нибудь снял?
— Нет, сэр.
— Завтра хочешь опять туда?
— Да, сэр. Я бы за милую душу.
— Что ж, ладно. Сними пару капканов да и поставь на драку-собаку там, а я с тобой съезжу посмотрю на них в воскресенье.
— Вот есть у вас соображение или нет? Как, интересно, Господь воздаст вам за труды, если вы не чтите день отдохновения! — проворчала мать.
— Ну, мать… ну, у нас, конечно, вол не упал в канаву, зато вот телки по горам валяются в полный рост.{10}
— Не думаю, что это послужит хорошим примером для мальчиков.
Отец сидел, глядя в чашку. Посмотрел на сына.
— Ладно, отложим. Проверим капканы в понедельник, — сказал он.
Лежа в холодной тьме своей комнаты, они слушали вопли койотов на лугу к западу от дома.
— Думаешь, сумеешь поймать ее? — спросил Бойд.
— Не знаю.
— А если поймаешь, что с ней сделаешь?
— В каком смысле?
— В самом прямом: что ты с ней сделаешь?
— Получу за нее премию, наверное.
Они лежали в темноте. Выли койоты. После паузы Бойд сказал:
— Я не к тому. Я в смысле — как ты ее убьешь?
— Ну как… ну… их стреляют, наверное. Другого способа я не знаю.
— А вот бы на нее живьем посмотреть!
— Ну, может, папа разрешит тебе поехать с нами.
— На чем же я поеду?
— Да прямо так, без седла, а что?
— Ну, в общем-то, да, — согласился Бойд, — можно и без седла.
Полежали молча.
— Он думает тебе мое седло отдать, — сказал Билли.
— А ты как ездить будешь?
— Мне он собирается в «Мартеле» другое купить.
— Что, новое?
— Да ну… нет, конечно.
На дворе залаял пес, отец подошел к кухонной двери, позвал его, и пес сразу смолк. Койоты выли по-прежнему.
— Билли!
— Чего тебе?
— А папа что — написал мистеру Эколсу?
— Да.
— А ответа вроде так и не получил, да?
— Да нет, пока не получил.
— Билли!
— Чего?
— Да сон мне тут приснился.
— Какой сон?
— Даже два раза, представляешь?
— Да что за сон-то?
— А будто на сухом озере большой-большой пожар.
— Да там гореть-то нечему, на сухом озере.
— Я знаю.
— А что конкретно тебе приснилось?
— Там люди горели. Озеро было в огне, и там горели люди.
— Что-нибудь не то съел, наверное.
— Мне это дважды приснилось!
— Так ты, может, дважды съел одно и то же.
— Не думаю.
— Ерунда все это. Просто дурной сон. Спи давай.
— Все было прямо так реально! Во всех деталях.
— Всем постоянно снятся сны. Они ничего не значат.
— Зачем они тогда снятся?
— Не знаю. Спи давай.
— Билли!
— Чего тебе?
— И такое у меня было чувство, что вот-вот случится что-то нехорошее.
— Да ничего нехорошего не случится. Тебе просто дурной сон приснился, да и все тут. Вовсе он не значит, что должно случиться что-то нехорошее.