За чертой
Шрифт:
Китти. Мадам, зачем вы принимаете это так близко к сердцу?
Пауза.
Синтия. Я наивно думала, что по крайней мере можно попытаться понять трагедию двух детей. Он так и не узнал, что ожесточило ее, наверное, это вообще нельзя понять: зло непостижимым образом порождает новое зло. Вот какую историю рассказал мне рыжеволосый незнакомец, историю, которую вы все не хотите слушать.
Молсид. Миссис Стрейф…
Синтия. Тут сидит женщина, такая заботливая, – она любовница моего мужа, хотя все мы делаем вид, будто я ни о чем не догадываюсь.
Стрейф. Боже мой!
Милли. Ради бога, Синтия!
Синтия. У моего мужа извращенные наклонности. Его друг, с которым он учился в школе, так и не стал нормальным мужчиной. Я, жалкое созданье, закрываю глаза на измену мужа и порочность его любовницы. Меня заставляют выслушивать бесконечные воспоминания о Трайве Мейджоре и А. Д. Каули-Стаббсе, а я улыбаюсь как кукла. Разве я живу, Китти?
Китти. У вас все хорошо, мадам… только, по-моему…
Стрейф (кричит). Ради бога, Синтия, иди к себе и отдохни!
Синтия. Я уже отдыхала. Только это не помогает, потому что силы зла захватили рай земной в Гленкорн-Лодже, они уже не раз вторгались на ваш остров. И те, кто призывал их на вашу землю, делают вид, будто ничего не происходит. Кому какое дело, что из детей вырастают убийцы.
Стрейф (в бешенстве). Тощая сука! Мерзкая тощая сука!
Тишина.
Синтия. Всем все равно, Китти. Мы поедем домой и не пророним по дороге ни слова. Но, может быть, мы хотя бы начнем прозревать? Задумаемся наконец о той адской бездне, что так страшит нас?
Милли в ярости. Она говорит с негодованием, готовая вот-вот расплакаться.
Милли (от автора). От отчаяния и позора Стрейф закрыл глаза. Мне хотелось взять его за руку, но я не решилась. Молсиды явно не приняли всерьез бредни Синтии, но мы не могли сделать вид, что ничего не случилось. После того, что она тут наговорила, все рухнуло, всему пришел конец. Я готова была наброситься на нее, выколотить из нее дурь, но, разумеется, сдержалась. Я почувствовала, как к глазам подступают слезы, и увидела, что у Декко дрожат руки. Он очень ранимый, хотя и носит шутовскую маску. Его глубоко оскорбило то, что Синтия сказала о нем. Не скрою, и мне не слишком приятно было услышать, что я порочная. Как же мне хотелось замахнуться и ударить ее.
Снова слышен звон посуды и гул голосов.
Милли. Синтия, пошатываясь, побрела из гостиной, но никто из нас не тронулся с места. Я знала, все будет так, как она сказала. Мы вернемся домой и никогда больше не приедем в эту страну, которую полюбили. Я знала, Синтию так и не увезут в синем фургоне, – это был бы слишком простой выход для всех нас. Стрейф благородный, он не бросит жену. При этой мысли у меня сжалось сердце и слезы обожгли глаза. Пусть бы Синтия, пусть бы она поскользнулась и упала в море или даже сама утопилась – все равно. Со стола убирали последнюю посуду, и страшные видения, рожденные в больном бреду Синтии, обступали нас: графы, спасавшиеся бегством, голод, пришельцы, пустившие корни в чужую землю. И дети, что стали убийцами.
Голос Милли звучит под шум моря. Сначала это мягкий шелест волн, набегающих на песок. Постепенно рокот моря нарастает, становится все тревожнее, и, когда Милли замолкает, слышен только рев бушующей стихии, с грохотом обрушивающейся на скалы. Внезапно наступает тишина.
Конец.