За чудесным зерном
Шрифт:
— Верно, не отбирал. Спасибо, что хоть посеять успел!
— Значит, ты вместе с пшеницей посеял и сорную траву. Как же ты хочешь, чтоб у тебя хороший урожай был? Ведь ты мог на нашей сортировке и зерно очистить от сорняков, и отобрать самое крупное зерно для посева. А остальное смолол бы на муку.
— Много ли его осталось бы — крупного?
— На посев хватило бы. Тут надо не больше, а получше. Крупное зерно, сам знаешь, сильнее. Оно и сорную траву перерастет, и без дождя дольше выдержит. Ты больше посеешь — меньше возьмешь, а мы меньше посеем — больше получим. А отчего?
— Ну, ладно, не хвались. Известно: от науки.
— Верно, Клим, от науки. Вот и ты и все крестьяне, здорово работаете, а не умеете с природой бороться!
— Да-а-а, — покачал головой Клим, — природа — дело хитрое! Вот сказывают, скоро будет такая машина, чтоб дождь пускала. Правда ли? Я бы первый на нее подписался!
— Нет, такой машины еще не придумали. А пока агрономы подыскивают семена, подходящие для разных областей: чтоб в сырой местности дождя не боялись, в жаркой— засухи. У нас пшеница не должна, конечно, бояться засухи и требовать много воды.
Клим вытер ладонью вспотевшее лицо и ухмыльнулся.
— В этакую жару — запросишь пить!
Любе было немножко неловко, что она — девчонка — «поучает» бородатого мужика, но не удержалась и продолжала говорить:
— Конечно, без воды никому не прожить: ни животному, ни растению. Но вот, возьми — верблюды по нескольку дней без воды терпят. Об этом и хлопочут агрономы: чтобы найти зерно вроде верблюда, выносливое. Павел Иванович уж несколько лет бьется. Не он один работает…
— Знаю, и ты помогаешь, — прищурил левый глаз Клим.
— Да я не о себе, — рассмеялась Люба, — я учусь только. Ты меня дразнишь за то, что я перед тобой выхваляюсь. Ничего! Я о том говорю, что по всему Союзу опытные станции работают, как и Павел Иванович.
— Эх, дело-то, правда, не плохое! — хлопнул себя Клим по коленке. — Что ж — тут в сарае хлопочете, а потом на поле?
— Здесь мы отбираем зерно. Павлу Ивановичу шлют образцы со всех сторон. Для опытов, ты видал, мы делим гектар на делянки, каждую засеваем тем зерном, которое хотим испробовать для здешних степей. Подходящие, крепкие сорта после урожая отбираем, снова весной сеем и скрещиваем. Когда пшеница цветет, мы опыляем колосья одного сорта пыльцой от другого сорта.
— Этак вы такую пшеницу выгоните, зимой на камне будет расти! — воскликнул Клим не то в шутку, не то всерьез.
— Не всегда удачно выходит. Селекция — так называется наука об улучшении зерна — еще молодое дело. А большое, большое дело! Всего о ней не перескажешь. Бывает, что новый сорт никуда не годится, а может статься, что он все старое зерно вытеснит… Да тебе Павел Иванович обо всем гораздо лучше расскажет!
— Эх, чудеса-то какие! А только посмотрел я сегодня на свое поле — тошно стало. Изругал я Павла Ивановича, а теперь вижу, что напрасно… Так говоришь — ранний пар?
— Ну да.
— Удобрять получше и зерно отбирать?
— Конечно. И кукурузу разводи, не брезгуй! Она в засуху не выдаст науки…
— Та-а-а-к. А уж насчет этого… науки… как ее?
— Селекции?
— Вот! Она самая. Выпроси для меня у Павла Ивановича зерен таких. У меня кум один в Астрахани живет, а мой брательник старший — в Самаре, а еще один — около Вологды. Они мне тоже по горстке семян пришлют. Из разных мест… Заведу же я себе дело! Не хуже вашего сарая! Выращу зерно — всей округе дам. Нате!
Глава III
Дни в Ковылях гудели неустанно и деловито, хотя и поглядывали все с тревогой на сухую землю и знойное небо.
Наконец брызнул короткий и скупой дождь. Запахло прибитой мокрой пылью. Все приободрились.
В это утро три приятеля сидели на кровле дома. Им хотелось получше вымокнуть под дождиком. И ребята с упреком смотрели на удалявшуюся тучу. Гром ленивым тяжелым возом катился через край степи.
— А наши-то участки все-таки молодцом, — размышлял вслух Костя.
Действительно, рядом с крестьянскими унылыми полосками участки Ковылей заметно выделялись. Даже издали было видно, насколько гуще и сильней была на них растительность.
Люба самодовольно тряхнула выгоревшими на солнце волосами.
— Уж мы ли с Павлом Ивановичем ни старались!
Костя, любивший поддеть сестру, обратился с серьезным видом к Вите:
— А знаешь, Любка мозгами повредилась! Ты не смотри, что она тихая. Я вчера видел — она землю ест.
Витя молчал.
— Право, — продолжал Костя, — подойдет к одному участку — лизнет, с другого кусочек в рот сунет, с третьего попробует…
— М-м-м… — неопределенно промычал Витя.
— Думаешь, вру? Это она учится на вкус землю разбирать. Правда, Любка?
— Если потребуется, и жевать стану! А пока нет надобности, — сказала Люба смеясь.
— Скажи, Люба, — вдруг резко сказал Витя. Последние дни, ребята заметили, он был сам не свой: всех сторонился, задумывался, шептал что-то, взмахивал рукой, хмурился, иногда смеялся и потирал руки. — Скажи, Люба, ведь не скоро отец и агрономы свою сухостойкую пшеницу найдут?
— Сам не знаешь?
— В том-то и дело, что знаю. Не скоро! На десятки лет работа. Сколько силы тратится! — Витя прищурился. — Сотни людей придумывают, что именно лучше прибавить к почве — фосфор ли, известь ли, сотни раз так и этак скрещивают сорта хлеба… А что ежели бы вместо того, чтобы всякий год биться над этим, вместо того, чтобы рыть, починять оросительные канавы, вместо этого… ух!
— Что — ух?
— Взять да сразу и найти чудесное зерно, чтоб само росло!
— Э-э, Витя, да ты Халимову сказку вспомнил!.