За далью — даль

Твардовский Александр Трифонович

На месте весь тебе зачтетсяТот срок к недальнему числуБез упущенья в производстве,Как это водится в тылу.С пристрастьем слушали майораДва главных спорщика в купе.Но самый след крутого спораУже по новой шел тропе.Все ближе, ближе постепенноК сужденьям тем склоняли слухИ наш профессор, и военныйМоряк, и врач, и все вокруг…И в орденах старик

кудрявыйНе усидел в своем углу,Тряхнул своей безвестной славой:— Нет, легче все-таки в тылу.Как ни хотите — легче трошки… —Успех майора он учел. —Уже одно, что нет бомбежки,А есть — так в шахте нипочем. — Смотря какая бомба-дура, —Поправил кто-то старика.Но тот сказал:— Нет, жизнь горька,Как под землей без перекура,А наверху — без табака…— Ах, в табаке ли только дело, —Включился вздох со стороны. —В одном равны душа и тело,Что легче — вовсе без войны…Тот вывод с благостной печальюКивком почтенной головыОдобрил попик наш с медальюВосьмисотлетия Москвы. Но означал его уместныйПростой кивок — полупоклон,Что, может, волею чудеснойИ сверх того, что всем известно,Он кое в чем осведомлен…А мой майор невозмутимый,Со слов солдата выдав речь,На весь вагон добавил дымаИ вновь намерен был залечь…Солдатской притчи юмор грубыйУлыбкой лица подсветил,И сам собой пошел на убыльТот спор на тему: фронт и тыл. За новой далью скрылся город.Пошли иные берега.Тоннели, каменные горы,Вверху — над окнами — тайга.По кругу шли обрывы, пади,Кремнистой выемки откос.И те, что в душу мне вступали,Слова горели жаром слез.И не хотел иных искать яЗатем, что не новы они.Да, тыл и фронт — родные братья.И крепче в мире нет родни.Богатыри годины давнейИ в славе равные бойцы.Кто младший там, кто старший — главный, — Неважно:Братья-близнецы.И не галди — кто, который,Кому по службе подчинен,Оставив эти счеты-спорыДля мирных нынешних времен…Но не иссякнуть этой теме,Покамест есть еще в живыхИ те, что сами знали бремяЧасов и суток фронтовых;И те, кому в завидных далях,В раю глубоком тыловомУ их станков и наковаленБыл без отрыва стол и дом. И после них не канут в нетяхТа боль, и мужество, и честь.Но перейдет в сердца их детямИ

внукам памятная весть.О том, как шли во имя жизниВ страде — два брата, два бойца.Великой верные ОтчизнеТогда.И впредь.И до конца.

Москва в пути

Вагонный быт в дороге дальней,Как отмечалось до меня,Под стать квартире коммунальной,Где все жильцы — почти родня. Родня, как есть она в природе:И та, с которой век бы жил,И та, с которой в обиходеСтолкнешься утром —День постыл.И есть всегда в случайном сбореСоседей — злостный тот сосед,Что любит в общем коридореТорчать, как пень, и застить свет.И тот, что спать ложиться рано,И тот бессонный здоровяк,Что из вагона-ресторанаПриходит в полночь «на бровях». И тот, что пьет всех больше чая,Притом ворчит,Что чай испит,И, ближних в храпе обличая,Сам, как зарезанный, храпит.И тот, что радио не любит,И тот, что слушать дай да дай,И тот и всякий…Словом, люди,В какую их ни кинуть даль.И на путях большого мираМне дорог, милИ этот мир…Съезжает вдруг жилец с квартиры,Вдруг сходит спутник-пассажир… И пусть с тобой он даже спичкиНе разделил на этот срок,Но вот уже свои вещичкиОн выдвигает на порог.Вот сел у двери отрешенно —Уже на убыль стук колес, —Вот встал и вышел из вагона,И жизни часть твоей унес…Но это что. Иное дело,Когда, как водится в пути,Знакомство первое успелоДо дружбы, что ли, дорасти.Читатель, может быть, припомнитМолодоженов-москвичей,Что в стороне держались скромно,Дорогой заняты своей, Своей безмолвною беседойПро тот, наверно, край земли,Куда они впервые едутВ составе собственной семьи.Когда пошли уже к УралуХолмы — заставы главных гор, —Супруги юные помалуВтянулись в общий разговор.Должно быть, так, что с непривычкиВзгрустнулось, — критик, погоди:Не версты дачной электрички,А вся Европа позади.И, отдаваясь этой дали,Что открывались душам их,Они с отрадой обреталиОпору в спутниках своих.