За други своя. Добровольцы
Шрифт:
Мастер тянул свою неприхотливую песенку, капитан подпевал всё уверенней, и сердце сжималось от предчувствия чего-то непоправимого.
Корабль! Если «Б-2403» останется без капитана, экипаж… Сами увидим, куда потащит проверочка каждого из нас. А вот не хотелось бы, чтобы это случилось именно сегодня. Мы не готовы, полагаю, с такой потерей не так просто смириться.
Капитан шагнул к рикше, что-то прошептал. Почтальон исчез, и я засёк время.
Ровно через семь секунд он оказался здесь, с тем самым шаром-сферой из серебра. Капитан кивком показал, кому вручить.
Мастер бережно принял подношение, зорким оком оценил достоинства и замысел. Поднял шар над головой, к солнцу. Тут мы и ахнули! В руках мастер удерживал маленькое солнце, голыми руками, от которого извергались серебряные лучи. Они покрывали лица, одежды, — волосы впитывали их, насыщаясь… Эдак мы все, присутствующие, одним махом превратимся в чужаков, кто тяготеет к серебряным костюмам. Уже раз повстречались на базаре, я просто для памяти заметил.
«Начестев!» — пролетел шепоток. По улице, в нашу сторону, шагал местный деятель, с виду — лет под сорок пять, и свиты при нём неисчислимо. Вот это колокол, всех созвал!
Почему-то его называют старцем, как мудрость его не оспаривается никем. На Тоболе, наши, выглядят постарше, — наблюдающим в утешенье. Мы стареем, как все, чего вам ещё? Отстаньте!
Я долго не соглашался с их позицией. Почему мы должны делать то, что нужно наблюдающим, по какому праву? Дети Тобола не должны даже в играх показывать врождённые способности, всякий раз кувыркаться и исчезать — с оглядкой.
Я порвал бы их своими руками… да лет в десять посмотрел, что случается с теми, кто не внял голосу старцев.
Нечестев… Неищев… Нащепив — настоящее имя старца ускользало, первое, что померещилось слуху, оказалось жалким отголоском. Да и вряд ли мы узнаем настоящее имя, оно открыто местным.
Старец взял за руку капитана, взял крепко. Между ними наладился обмен Силой.
Мастер проявил первые признаки паники: как так? Я его нашёл, он мой!
Нас оттеснила от колокола неведомая сила. Оказывается, просто освободили дорогу, и старец уверенно повёл капитана на север. Мой внутренний компас указал точное направление, и сама улица подалась вправо, довернула несколько сотых градуса.
Так получилось, что экипаж именно в эту минуту оказался в полном сборе, мы потянулись за вожаком. С покупками, кто налегке, — рикша помогал парням освободить руки, мигом возвращался и предлагал услуги следующему. Но всё внимание было приковано к спине того, кого мы принимали за старшего брата. Принимали давно, и только теперь осознали.
Улица оборвалась столько неожиданно, что тело запротестовало: ему хотелось походить по лавкам, найти что-то очень важное.
Песок — впереди сплошной песок, с переливами самых нежных оттенков. Глаза отдыхали, лаская переходы от бледно-зелёного до оранжевых пятен, перетекающих в игриво-золотые и жёлтые до белизны. Эти пески могли порассказать, — стоило прислушаться, и перед глазами восстают картины прошлого: пески эти сколько раз побывали городами, вновь возвращались к первоначальному состоянию, терпеливо ожидали очередных зодчих, кто будет шлифовать мастерство на самом простом и податливом материале. Это стены крепостей и дворцов, с не повторными завязками и воплощениями, это охи и ахи туристов из более поздних поколений, это безжалостные приказы военных — разрушить до основания. И снова ветры перемалывают остатки цивилизации, в ожидании очередной.
Полковники и майоры — как это низко и мерзко, вместо того, чтобы проживать свои жизни, не иметь власти над собой, а просто послушать песнь песков. Рождения, свадьбы, расставания, и вновь рождения…
Старец простёр свободную руку — к нему примчало песчаное облако, пыль осела, и мы обнаружили наших, с Тобола. Наши красавицы, женские экипажи. Один из них, о чём мы, оказывается, на день не забывали. Тобол мы покидали в одинаковой форме добровольцев.
К руке старца потянулась вереница, он рукой повёл — образовали хоровод.
Теперь пришла очередь капитана. Старец как бы прикрылся за его спиной и принудил смотреть. Как золотая шестерёнка, мчали зубчики по кругу, капитан настраивался на особый нюх. Мне кажется, он искал с закрытыми глазами, иначе можно ошибиться.
Я находился ЮЖНЕЕ, и мне померещились Ворота. Волшебные столбы-великаны, в своём равнодушии к суете начинающих Путь, держали службу, перед Великими Воинами и предками держали Слово.
И вот с этого момента я не берусь судить, где Явь, где Явь другая. Мы оставались рядом, и не вместе, и зубчики шестерёнки нас как бы разделяли. Оба экипажа сливались, чтобы разойтись… Боюсь сорваться на неточность, но Сила нас разделяла на две другие части. Снова два экипажа, но уже смешанные.
Сердечко подпрыгнуло под самое горло, и ясность осознания, что КОМУ-ТО лучше известно, что полезней, наполняло изнутри закипающей Силой. Лёгкое шевеление в паху, пронзительный взгляд чудесных глаз. Как я жил без них, как многого не понимал — именно в эти минуты открывалось со всей очевидностью.
В пустыне этой разноцветной образовалась карусель. В сорок саженей диск лежал по горизонту, разбитый на сектора. Старец, не выпуская руки капитана, протянул свободную руку к хороводу. Из него выпорхнула птичкой красавица, кровь русов, чистейшая снаружи и внутри. В какой-то момент, лишь бросив взгляд на капитана, она опустила очи долу.
Старец подвёл обоих к карусели. Она взяла вращение по солнцу.
— Ложись! — старец указал на сектор и подтолкнул капитана сделать шаг. Выждав время, старец уложил и деву, мы поняли задачу. Пара должна собраться, голова к голове. И пошли добровольцы занимать сектора на вращающемся диске, под руководством старца.
Перед тем, как лечь, я успел взглянуть на ту, с чьей головкой мы окажемся рядом. Волшебство обряда ни у кого не вызывало сомнений. Мы столько лет шли друг другу навстречу, в других родах, через войны и жизнь мирных хранителей Рощ. Под разными стягами, с разными талантами, в мужских телах и в женских, преступниками и проститутками, поэтами и певцами, с детьми — разбросанными по вселенным, сего дня мы вернулись в точку, откуда начнём новый отсчёт.
Знаки на небесах начертали птицы. Свою единственную я узнал — и теперь смело глядел в её глаза. Мы снова вместе. Долго же нас испытывала Судьба, уму-разуму поучала, и что теперь?
Диск укачивает. Старец вроде отошёл, если не исчез, но его присутствие незримо ощущалось. Мы все его дети. Он нас долго собирал, по крупице, вёл каждого и выпрямлял дороги, ручьями врывающимися в единую и непобедимую Реку. Отныне страх не имеет силы, он побеждён. Мы под такой защитой, что, окажись за бортом, помощь придёт мгновенно. Ничто не случится без ведома Свыше.