За двумя стенами
Шрифт:
Шла весна, довольно ранняя, судя по бурным потокам вод от таявшего повсюду снега и льда. То, что самолеты не давали покоя Москве, приходилось слышать и раньше.
Это не было главной причиной вызова.
– Наверное, что-то стряслось, - думал про себя Жуков, но что?
А время уносило его мысли вглубь, в ту пору его первых побед. Жукову почему-то вспомнился Халхин-Гол, а затем почти такой же вызов в Москву.
Что-то
А, может?.. Чем черт не шутит, - повеселело на душе у него.
– Решил, что мало наград. Дай, мол, добавлю еще одну. Может, весенняя компания быстрее пойдет?..
Жуков от такой мысли даже тихо засмеялся, чуть было не разбудив спящих офицеров.
Кто-то сонно пробормотал, что не до смеха сейчас и, перевернувшись на другой бок, снова захрапел.
Георгий Константинович встал и, оглядевшись по углам палатки, пошел в один из них, где висела его парадно-выходная шинель и мундир со всеми регалиями.
Сталин любил, когда к нему во весь фронт являлись именно так.
Это давало какое-то преимущество в его личном суждении о войне.
Он как бы ее вовсе игнорировал, тем самым подчеркивая необходимость такого образа мышления.
Жуков быстро переоделся и даже побрызгался какими-то трофейными духами, запах от которых мгновенно распространился в довольно небольшой удушливой палатке, заставив некоторых достаточно долго шмыгать носом и даже переворачиваться во сне.
Он знал, отчего так происходит. Этот запах напоминал каждому его довоенную жизнь, семью, детей и всякое другое, известное и принадлежащее только ему.
Снова почему-то взгрустнулось. На глаза налезла картина последнего боя, когда у него на глазах разорвало от посланного немцами снаряда его довоенного друга и первостепеннейшего помощника в штабной работе.
Осталась семья, дети, жена и прочее целомудрие жизни. Что он мог поделать, кроме как послать запоздалый новогодний подарок все из тех же трофеев, да к нему прикрепить орденскую планку, сделанную наспех руками обыкновенных солдат. Наспех написал и о заслугах. Но что они?
Разве заменят им теперь отца и мужа. Это он, конечно, понимал. Но поделать ничего не мог, иначе нельзя. Повсюду полно смертей и эта не последняя из них и не первая.
Жуков снова вздохнул и сел на краешек табурета. Мысли вновь понеслись своей чередой...
Спустя время в палатку влетел посланный им офицер и доложил:
– Все готово, товарищ Маршал Советского Союза. Летчик ждет.
– Вот и хорошо, - спокойно ответил Главнокомандующий и, встав с табурета, разбудил одного из спящих.
Тот, сонно помотав глазами, приподнялся, а затем тряхнул головой.
– И долго же я спал?
– спросил неожиданно резко он, вставал со своего места.
– Полтора часа, - тихо ответил Жуков и добавил, - я в Москву по вызову. Остаешься за меня. Карта со мной, так что составь новую. Помнишь?
– Угу, - промычал тот, застегивая гимнастерку и протирая глаза от надоедливого дыма и копоти, - а по какому поводу?
– Не знаю, - так же тихо ответил Жуков, пожимая тому на прощанье руку, - думаю, что-то стряслось.
– Да-а, - протянул поднявшийся генерал, - видимо неспроста, вот так, среди ночи.
Жуков пожал плечами и, развернувшись, сказал уходя:
– А хоть бы и так, то что с этого, - и шагнул за дверь навстречу весеннему бездорожью.
Возле палатки дежурил его застарелый Зис и, растолкав шофера, спавшего прямо за баранкой, маршал строго приказал:
– На взлетную полосу.
– Есть, - тревожно ответил солдат, заводя машину и почти сходу бросая ее в лужи.
Машину заносило в той извечно убаюканной грязи, и это отчасти мешало думать Главнокомандующему.
Он то и дело стукался головой о стекло, пытаясь хоть что-то разглядеть в кромешной тьме прифронтовой дороги, и серчал на водителя:
– Да, потише ты едь, голову разобью.
– Тише нельзя, товарищ Маршал Советского Союза, - отвечал тот, - застрянем, а помочь некому. Ночь на дворе.
– Сам знаю, - зло отозвался Жуков, но уже не оседал водителя, понимая, что тот прав.
– Наконец, та обширная часть заезженной и разбитой копытами лошадей дороги закончилась, и машина немного успокоилась, вырвавшись на какое-то поле.
Только иногда чувствовалось как ее заносило, и она юзом сползала с накатанного ранее пути.
Впереди чуть-чуть смутно горели небольшие огоньки. То были опознавательные знаки аэродрома.
Самолеты сейчас уходили на задание ежедневно, ежечасно и даже поминутно.
Этого требовала обстановка, сложившаяся на фронте.
Этого же требовал и сам Верховный, понимая как велико значение такого подхода к делу. А то, что война сейчас для всех стала именно делом, уже никто не сомневался.
С ней свыклись и ходили на задание так же, как и на работу. А чудом уцелевшие, радовались своему возвращению и готовились снова в поход.
Смерти не было. Она не существовала в головах тех, кто воевал. К ней привыкли.
Привыкли так же, как можно привыкнуть ко сну, одеялу с подушкой, жене под боком и т.д.
Но все же боль иногда одолевала людские сердца, и некоторые срывались.
Кто бросал самолет в бездну темной ночи или в какой уходящий состав, кто бросался на амбразуру, так и не разобравшись до конца в себе самом и остальных, а кто просто ругался безбожно матом и стрелял во все стороны, невзирая ни на что, пока не кончатся патроны или кто-то, даже из своих, его не осадит.