За двумя стенами
Шрифт:
Высвобождая руки рабочих, мы даем силу иного плана. И сила эта зовется силой ума. Вот чего не хватает нам всем. Потому и надо работать, чтобы есть, а есть для того, чтобы был ум, который в конечном итоге и даст нам эту же еду, только в гораздо лучшем порядке ее подачи.
Кажется, с этим ясно. Так что, прав оказался закон социализма с подачи того же Ильича, хотя и трактуют это по-другому.
Но так трактуют люди, обремененные властью, но не силой ума. Умному и так понятно. Не потому ли они, зная это раньше, шли на казнь, не оглядываясь, или кричали что на весь голос.
Тот же Сталин, поняв всe это, не стал вдаваться в дилемму разрешения вопроса. Он просто уничтожал.
Уничтожал ум, ибо знал, что на сегодня он не нужен в криках и каких-то тайных заговорах. Вот почему люди исчезали так же бесследно, как они растворяются ночью.
Сталин знал, что еда - это только наружное начало всему, а дальше последуют блага и другое. Как справиться с этим?
Он, очевидно, не знал. Потому, казнил, потому и создавал врагов со стороны того же троцкизма и прочих других более-менее известных политических лидеров.
Так что же ему требуется сейчас? Признания своих ошибок? Но кого он видит в лице меня? Врага, друга или товарища по идеалу? Да, я партийный, но я отстаиваю и другие интересы. Нельзя покрывать глупость партией.
Каков бы не был партийный работник или просто политрук, если он глуп и безнадежно упрям - ему нет места в армии.
Но только ли в армии?
Об этом он еще не задумывался, так как его интересы пока располагались только здесь. Это его почва под ногами, его хлеб, и он по мере сил справляется с этим.
Да. Согласен. Недостатки есть. Но они есть у каждого. Даже у героев революции, войны и так далее.
Недостаток - это ведь не порок. Его можно соблюсти и исправить. Вот порок - это дело другое. Здесь уже ничего не поделать. Только убить, казнить, ликвидировать, как говорят те же гепеушники.
Кто знает, сколько осталось мне жить или тому же Верховному. Но надо держаться за нее, ибо если не мы, то тогда кто же?
Нет, найдутся и другие, но смогут ли они сразу вот так, без определенного опыта, практики в общении и чего-нибудь другого, доделать начатое. Вряд ли. Здесь нужно оставаться до конца.
Сделал дело - гуляй смело.
Но какое оно, мое дело? Хотя бы кто-то подсказал. Но, кто это сделает, кроме самого себя. А в себе попробуй разобраться.
То нам хочется жить без удержу и смеяться, то хочется умереть враз, вот так, ни с того, ни с сего. Черт поймет эту душу человека, что она на самом деле желает.
Может, Мессинг знает?
Так засмеют же. Другие, кто узнает, засмеют. Не поверят себе же. Он-то ничего не скажет, в этом я уверен. Недаром Сталин приблизил его к себе. И, очевидно, уж недаром наградил его в знак своей благодарности.
Правда, об этом мало кто знает. Да и незачем это знать простому народу. Пусть, лучше знают о другом: бога нет, души тоже, а есть только человек.
На сегодня возможно это и важнее. Но только сейчас, а когда закончится война?
А ведь это уже не за горами. Пусть, даже союзники не выступят, все одно справимся.
Ведь справлялись же все эти годы. Правда, и они кое-чем помогали.
Тут отрицать нельзя. Все же есть и у них хорошие люди. Денег на такое не жалеют. Да, что деньги-то. Чума фашизма страшнее, чем все это, вместе взятое. Вся Европа покрыта ею. Некоторые даже не чувствуют своего порабощения. Им это на руку. Знай, себе деньгу отгребают от спекуляций и прочего.
Да-а. Жуков снова вздохнул и потянулся к горлу. Как и прежде, першило и было душновато. Самолет все так же летел прямо и ровно гудел моторами.
До Москвы, судя по времени, еще было около полутора часов лету.
– Есть время еще подумать, - так констатировал маршал, посмотрев на свои часы, и предался вновь размышлению…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Стояла глухая ночь. Сталин сидел в своем кресле и нервно постукивал трубкой по столу.
Возле двери застыло лицо охранника, вооруженного по тому времени до зубов, а по ту сторону находилось еще два, ему подобных. Парни были довольно высокого роста, молодые и хорошо сложенные.
Верховный не любил низкорослых и узких в плечах. Он всегда считал, что в большом росте что-то есть. Но что, сам понять не мог и часто спрашивал об этом у своего ближайшего уполномоченного в таких делах Мессинга.
Тот почти всегда отмалчивался и лишь изредка говорил что-то, приходящее ему в голову, которое звучало, если взять все воедино, примерно так:
– Иосиф Виссарионович, - обращался тот всегда к нему по имени, отчеству, - я знаю лишь, что человек - это вещество транспортабельное и стерильно материальное. Его рост обуславливается особыми клетками из окружающей среды. Что же касается его ума, то он наполним чем-то или может кем-то. Этого я не знаю, но могу сказать точно, что связь времен периодически восстанавливается, то есть человек возвращается из небытия вновь..
Конечно, из этого всего Сталин понимал очень мало. Ему было ясно, что такое « табельное » и материальное, а вот все остальное, включая сюда слово « ум », совсем не поддавалось понятию.
– Слушай, Meссинг, - обращался он к нему неизменно по фамилии, - ответь мне на еще один вопрос. Что ты понимаешь под словом "ум"? Он материален или нет? Как считаешь?
– и тут же продолжал стучать трубкой по столу или ходить из угла в угол по кабинету.
– Знаете, Иосиф Виссарионович, я бы сказал по этому поводу так. Ум - это наполняемый нами самими сосуд каким-то определенным и, конечно, материальным веществом, которое содержится не только в голове, но и в окружающей среде вокруг нас.