За Главным трактом
Шрифт:
Глаза мужчины дрогнули.
— Мои слова так же чисты, как и мысли. Но я сын опального дома, и моё сближение с кем-либо из Обарскиров ослабит королевскую власть.
Принцесса замялась. Теперь, когда она поняла ход мыслей мужчина, она чувствовала и ту боль в словах Роуэна. Много мгновений прошло, прежде чем она подняла голову и сказала:
— Роуэн, я понимаю тебя. Прости меня за мои слова, и теперь, когда ты объяснил мне своё поведение, я благодарю тебя за то, что ты честен со мной и жестоко честен с собой.
— Прости, Таналаста.
— В самом деле? Ты не готов отстаивать свои убеждения о Богине?
— Конечно готов, но ты так и не поняла до конца смысл того видения. Что если я не тот, кто тебе предначертан.
— Ты тот. Я знаю. И ты знаешь.
Роуэн выглядел подавленным и ничего не ответил.
— Это будет мой выбор, — продолжила Таналаста, пытаясь сломить Роуэна. — Если я выберу Силверворда, то Эммараски обидятся, если Эммараска, то не одобрят Трусилверы, если Трусилвера, то Хоклины начнут сплетничать, и кто угодно будет недостоин для Марлииров. Все, что я могу сделать — отстаивать свой выбор, который обязательно падёт на преданного человека, заслуживающего доверия. И этот человек — ты, Роуэн.
— Даже если это будет стоить тебе короны? Или, как минимум, верности дворян?
— Это будет лишь одно из решений, которые я принимаю, и с последствиями которых я рада жить. А если корона окажется на моей голове, то моя сила будет куда сильнее потерь, вызванных потерей лояльности некоторых домов.
Роуэн покачал головой.
— Скольких домов стоит один человек? Нет. Конечно, хорошо принимать какие-то решения по своей воле, но обо мне будут думать так же, как и а Аунадаре Блефе — будто бы я пытаюсь воспользоваться тобой так же, как и он, дабы достичь величия для себя. Это сильно ослабит корону.
— Ты такого плохого мнения обо мне? По-твоему, все думают, что я привлекаю лишь мошенников и подлецов?
Роуэн побледнел.
— Я не это имел в…
— Лучше нам не продолжать этот разговор, — сказала Таналаста и указала в сторону расщелины. — А теперь отправляйся на разведку.
Кобыла чуть не раздавила ногу Вангердагаста, когда недовольно фыркнула и пнула землю, в ответ на его попытки заставить лошадь опустить голову.
Овдин Фоули подошёл к магу и сказал:
— Друг мой, эта лошадь многое пережила. Не стоит вынуждать её.
— Она переживет еще больше, если не подчинится, — прорычал Вангердагаст. — Скажи ей это.
— Я не думаю, что…
— Скажи ей это. Возможно, это прояснит её мысли.
Овдин начал размахивать руками и цокать языком. Лошадь опустила уши и одним глазом посмотрела на мага, а когда тот оскалился, начала фыркать и издавать шлёпающие звуки языком во рту.
Когда она закончила, Вангердагаст нетерпеливо спросил:
— Ну, и что ты узнал?
— У лошадей не такая память, как у нас. В основном, её мысли заняты тем, что хазнеф охотился за ней круглые сутки.
— И все?
— И
— Своим жеребцом? — чуть не выкрикнул маг. — Что еще за жеребец?
«Ущелье» оказалось извилистым руслом реки, в котором куда больше было ив, нежели воды. Однако, отряд смог найти тоненький ручеёк, бегущий промеж зарослей. Таналаста отчётливо слышала, как лошади принялись безудержно втягивать живительную влагу. Женщина разгребла кучку гнилых листьев, дабы на земле соорудить небольшое святилище Чонтии. Хоть принцесса и устала за день, но работа руками отвлекла её от мыслей о Роуэне, а значит это того стоило.
Таналаста была, скорее, разочарована, чем зла. Она знала, что дворяне воспримут его как еще одного обманщика, который решил воспользоваться доверчивой женщиной, но после Аунадара, они будут воспринимать так кого угодно? Все что она могла сделать, это лишь быть терпеливой и вместе со своим избранником на деле доказать дворянам, что они ошибались. И в Роуэне она разочаровалась не потому, что он указал на очевидный исход, а потому, что он не верил в то, что он может быть иным. Если он не верил в то, что может быть по-другому, то как может она поверить в это?
Достав из земли камень размером с кулак, она повернулась, чтобы отложить его, но увидела перед собой мокрые ботинки рейнджера. Подавив удивленный крик, женщина отложила камень к остальным, и заговорила с Роуэном, не поднимая глаз.
— Пришёл сказать, чтобы я не думала о тебе плохо? — спросила женщина, растирая гнилые листья и разбрасывая их по расчищенной площадке. — Или решил соответствовать этим мыслям?
— Думаю, что так я себя и вёл, — ответил он и встал на колени, начав растирать листья. — Прости меня. Я вёл себя как узколобый дурак.
— Ты же не ждешь, что я соглашусь с этим?
— Жду. Мои слова обоснованы трусостью и эгоистичными переживаниями за собственную репутацию.
— Напомню, что ты говорил, что заботишься об авторитете короны.
Роуэн пожал плечами.
— Значит, я думал о двух вещах. Или не думал вообще. Во всяком случае, я надеюсь, что ты сможешь простить меня.
Таналаста погрузила пальцы под землю, мешая гумус. Хоть мужчина и извинился, но он ни слова е сказал про то, что верит силы принцессы и то, что она сможет поменять мнение окружающих насчёт себя. Как она могла быть с ним, если он не верит в неё?
— Спасибо за разъяснения, Роуэн. Я боялась, что выставив себя в глупом положении перед аристократами, выставлю так же и тебя.
— Теперь ты искажаешь мои слова, — лицо Роуэна стало резким. — Я пришёл сюда, чтобы сказать, что согласен с тобой. Почему ты не слушаешь меня?
— Я и слушала, — ответила Таналаста. Её не понравилось услышанное, и она лишь покачала головой. — Может, тебе стоит уйти?
Роуэн смотрел на неё пару мгновений, затем выбросил из рук гумус, встал и сказал: