За городом. Вокруг красной лампы (сборник)
Шрифт:
– «Таймс»? Ах господи, да ведь она у меня под спиртовой лампой. Я боюсь, не попала ли на нее тоже кислота. Газета что-то отсырела и порвана. Вот она.
Доктор с печальным лицом взял испачканную газету.
– Кажется, нынче все идет вкривь и вкось, – заметил он. – Почему это ты вдруг так полюбила химию, Ида?
– О, я стараюсь сообразовываться с тем, чему учит миссис Уэстмакот.
– Хорошо! Хорошо! – сказал он, хотя уже не таким искренним тоном, как накануне. – Ах, вот, наконец, и завтрак!
Но в это утро ни в чем не было удачи. Яйца были поданы без ложечек,
– Я не хочу мешать вам учиться, Ида, – сказал доктор, отодвигая свое кресло, – но я думаю, что было бы лучше, если бы ты делала твои химические опыты попозже.
– Но миссис Уэстмакот говорит, что женщины должны вставать рано и работать до завтрака.
– Но тогда они должны выбрать не столовую, а какую-нибудь другую комнату. – Доктор начинал сердиться. Он подумал, что если немножко погуляет на чистом воздухе, то это его успокоит. – Где мои сапоги? – спросил он.
Но их не оказалось в углу у его кресла. Он искал их по всей комнате, и ему помогали в этом три служанки, которые нагибались и смотрели везде – и под книжными шкафами и под комодами. Ида опять вернулась к своим занятиям, а Клара к своей книге в синем переплете; они сидели, погруженные в свое дело, не обращая ни малейшего внимания на возню и шум в комнате. Наконец, громкие радостные восклицания возвестили о том, что кухарка отыскала сапоги, которые висели в передней на вешалке вместе со шляпами. Доктор, весь раскрасневшийся и запыхавшийся, надел их и поспешил присоединиться к адмиралу для утреней прогулки.
Когда захлопнулась дверь, то Ида громко расхохоталась.
– Видишь, Клара, – воскликнула она, – наши чары начинают уже действовать. Вместо того чтобы идти в третий нумер, он пошел в первый. О, мы одержим большую победу! Ты очень хорошо играла свою роль, моя милочка; я видела, что ты была как на иголках и тебе хотелось помочь ему, когда он искал свои сапоги.
– Бедный папа! Это так жестоко с нашей стороны! А, впрочем, что же нам делать?
– О, он будет еще больше ценить комфорт, если мы заставим его немножко пострадать от недостатка комфорта! Ах, химия, какое это ужасное занятие! Посмотри на мою юбку! Она вся испорчена. А этот отвратительный запах! – Она растворила окно и высунула из него свою маленькую головку с золотистыми локонами.
Чарльз Уэстмакот копал землю по другую сторону садовой решетки.
– Здравствуйте, сэр, – сказала Ида.
– Здравствуйте! – Этот рослый человек оперся о свою мотыгу и посмотрел вверх на нее.
– Есть у вас папиросы, Чарльз?
– Конечно, есть.
– Бросьте мне в окно штуки две.
– Вот мой портсигар. Ловите!
Портсигар из моржовой кожи упал с глухим ударом на пол. Ида открыла его. Он был битком набит папиросами.
– Это какие папиросы? – спросила она.
– Египетские.
– А какие есть еще сорта?
– О, «Ричмондские жемчужины», затем турецкие, кембриджские. Но зачем вам это нужно?
– Вам до этого нет дела! – Она кивнула ему и затворила окно. – Мы должны запомнить все эти сорта, Клара, – сказала она. – Мы должны учиться говорить о таких вещах. Миссис Уэстмакот знает все сорта папирос. Ты получила твой ром?
– Да, милочка, вот он.
– А вот и мой портер. Пойдем теперь наверх ко мне в комнату. Этот запах невыносим. Но мы должны его встретить, когда он вернется. Если мы будем сидеть у окна, то увидим, как он пойдет по дороге.
Свежий утренний воздух и приятное общество адмирала заставили доктора позабыть о неприятностях, и он вернулся домой около полудня в отличном настроении. Когда он отворил дверь передней, то на него еще сильнее, чем прежде, пахнуло отвратительным запахом химических составов, – запахом, который испортил ему завтрак. Он растворил окно в передней, вошел в столовую и остановился, пораженный тем зрелищем, которое представилось его глазам.
Ида все еще сидела за столом перед своими флаконами; в левой руке она держала закуренную папиросу, а на столе стоял около нее стакан портера. Клара с другой папиросой развалилась в большом кресле, а кругом нее на полу было разложено несколько географических карт. Она положила ноги на корзинку для угольев, и у самого ее локтя стоял на маленьком столике стакан, наполненный до краев какою-то темно-красною жидкостью. Доктор смотрел попеременно то на ту, то на другую из своих дочерей сквозь облако серого дыма, но, наконец, его глаза с изумлением остановились на старшей дочери, отличавшейся более серьезным направлением.
– Клара! – выговорил он, едва переводя дух. – Я не поверил бы этому!
– В чем дело, папа?
– Ты куришь?
– Я только пробую, папа. Я нахожу, что это немножко трудно, потому что я еще не привыкла.
– Но скажи, пожалуйста, зачем ты…
– Миссис Уэстмакот советует курить.
– О, дама зрелых лет может делать много такого, чего молодая девушка должна избегать!
– О нет! – воскликнула Ида. – Миссис Уэстмакот говорит, что для всех должен быть один закон. Вы выкурите папироску, папа?
– Нет, благодарю. Я никогда не курю утром.
– Не курите? Но, может быть, это папиросы не того сорта, какой вы курите. Какие это папиросы, Клара?
– Египетские.
– Ах, вам надо купить «Ричмондские жемчужины» или турецкие папиросы. Мне хочется, чтобы вы, папа, купили мне турецких папирос, когда поедете в город.
– И не подумаю. Я полагаю, что это совершенно не годится для молодых девушек. В этом я совсем не схожусь с миссис Уэстмакот.
– В самом деле, папа? Да ведь вы же советовали нам во всем подражать ей.
– Но с ограничениями. Что это такое ты пьешь, Клара?
– Ром, папа.
– Ром? Утром? – Он сел и протер себе глаза, как человек, который старается стряхнуть с себя какой-нибудь дурной сон. – Ты сказала – ром?
– Да, папа. Люди той профессии, которую я хочу избрать, пьют все поголовно.
– Профессии, Клара?
– Миссис Уэстмакот говорит, что всякая женщина должна избрать себе профессию и что мы должны выбрать себе такие профессии, которых всегда избегали женщины.
– Да, это верно.