За городом
Шрифт:
— О, послушайте, есть такие, о которых вы, может быть, не подумали. Например, адмирал, я всегда хотел дать в приданое за дочерью пять тысяч фунтов стерлингов. Конечно, горе вашего сына это — и ее горе, и если деньги будут истрачены на то, чтобы поправить дело, то это самое лучшее для них употребление. У нее есть свой собственный маленький капитал, который она хотела также отдать, но я счел за лучшее устроить дело таким образом. Возьмите, пожалуйста, этот чек, миссис Денвер, и я думаю, что лучше ничего не говорить об этом Гарольду, а вы употребите его сообразно с обстоятельствами.
— Да благословит вас Бог, Уокер! — адмирал сел на свой корабельный сундук и отер себе лоб своим красным носовым платком.
— Не все ли равно, когда вы получите его, теперь или после? Теперь он вам нужнее. Но я даю его только с одним условием: если дела окажутся из рук вон плохими, так что уже ничем нельзя будет их поправить, то удержите этот чек у себя, потому что не к чему лить воду в решето, и если молодой человек обанкротится, то он должен иметь что-нибудь для того, чтобы опять подняться на ноги.
— Он не обанкротится, Уокер, так что вам не придется стыдиться того семейства, за члена которого выходит замуж ваша дочь. У меня есть свой план. Но мы будем держать у себя ваши деньги, мой друг, и нас будет ободрять мысль о том, что они у нас.
— Ну, теперь все сделано как следует, — сказал доктор Уокер, поднимаясь с места. — А если понадобится и еще немножко — тысяча или две, то мы ему поможем. А теперь, адмирал, я отправляюсь на свою утреннюю прогулку. Не желаете ли вы сопровождать меня?
— Нет, я еду в город.
— Раз так, то прощайте. Надеюсь услышать более отрадное известие о том, что все устроится. Прощайте, миссис Денвер. Я чувствую, что ваш сын как будто бы и мой родной сын, и не успокоюсь до тех пор, пока он совсем не устроит своих дел.
Глава XIII
В чужой сфере
Когда ушел доктор Уокер, то адмирал положил опять назад в корабельный сундук все свои вещи, за исключением маленькой, обложенной медью конторки; он отпер ее и взял из нее около дюжины листов синей бумаги, испещренной клеймами и печатями, и в заголовке которых были напечатаны крупным шрифтом две буквы: V.R. Он тщательно связал их вместе и положил эту маленькую связку во внутренний карман своего сюртука, а затем взял свою шляпу и палку.
— О, Джон, не поступай так опрометчиво, — воскликнула миссис Денвер, положа свои руки на его рукав. — Я так мало видела тебя, Джон. Только три года после того, как ты вышел в отставку. Не оставляй меня опять. Я знаю, что это слабость с моей стороны, но я не могу выносить этого.
— Ну, моя милая жена, будь тверда, — сказал он, гладя рукою ее волосы с проседью. — Мы, мать, честно жили с тобой вместе и, по милости Божьей, умрем в чести. Каким бы образом ни были сделаны долги, их нужно заплатить, а долги нашего сына — это и наши долги. У него нет денег, а может ли он найти их? Найти их он не может. Что из этого следует? Это мое дело, и тут есть только одно средство.
— Но не может быть, чтобы дела были уж так дурны, Джон. Не лучше ли нам подождать до завтрашнего дня, когда он повидается со своими кредиторами?
— Они могут дать ему отсрочку только на короткое время, моя милая. Но я не зайду так далеко, чтобы потом уже нельзя было отказаться. Нет, мать, не удерживай меня! Это непременно должно быть сделано, и тут никак нельзя уклоняться, — он отцепил ее пальцы от своего рукава, толкнул ее потихоньку в кресло и поспешно вышел из дома.
Меньше, чем через полчаса поезд, на котором находился адмирал, подъехал к вокзалу «Виктория», и старик очутился среди густой шумной толпы на платформе, где все толкались, стараясь пробраться вперед. Теперь ему стало казаться, что трудно выполнить тот план, который дома он считал удобоисполнимым, и он сам не знал, с чего начать. И старый моряк в своей паре из серого твида и черной касторовой шляпе медленно подвигался вперед с опущенной вниз головой и наморщенным от недоумения лбом, среди толпы деловых людей, каждый из которых шел быстрыми шагами в определенном направлении. Но вдруг ему пришла в голову одна мысль. Он пошел назад к железнодорожному киоску и купил номер газеты. Он несколько раз перевертывал ее страницы до тех пор, пока не отыскал известного столбца; тогда он ее расправил и, перейдя на другую сторону залы, уселся на скамейку и принялся читать на досуге.
И когда он читал этот столбец, ему стало казаться странным, что еще есть на свете люди, которые находятся в стесненных обстоятельствах и нуждаются в деньгах. Здесь был целый ряд публикаций, гласивших о том, что есть такие джентльмены, которые не знают, куда поместить излишек своих доходов и которые громко взывали к бедным и нуждающимся, чтобы те пришли и освободили их от этого бремени. Вот тут публикация о каком-то простодушном человеке, который, не будучи ростовщиком по профессии, всегда был готов ответить письменно и т. д. Вот еще какой-то услужливый субъект, который давал деньги взаймы, от десяти до десяти тысяч фунтов стерлингов, без всяких издержек или залога в самое короткое время. «Деньги могут быть выданы через несколько часов», — так говорилось в этой заманчивой публикации, и воображение рисовало такую картину: посланные бегут, сломя голову, с мешками золота на помощь к выбившемуся из сил бедняку. К третьему джентльмену нужно было обращаться со всеми делами лично, он давал деньги под какой угодно залог или вовсе без залога; для него, по словам его публикации, было довольно только одного обещания на словах, а затем он никогда не брал больше пяти процентов. Эта последняя публикация поразила адмирала, так как она подавала самые большие надежды; у него разгладились морщины, и когда он читал ее, то лицо его уже не имело такого мрачного вида, как прежде. Он сложил газету, встал с места и очутился лицом к лицу с Чарльзом Уэстмакотом.
— А, это вы, адмирал!
— А Уэстмакот!
Чарльз всегда был любимцем моряка.
— Что вы тут делаете?
— О, мне нужно было сделать тут одно маленькое дельце для тетушки! Я никогда не видал вас прежде в Лондоне.
— Я его терпеть не могу. Я в нем задыхаюсь. По эту сторону Гринвича весь воздух испорчен. Может быть, вы хорошо знаете все улицы в Сити?
— Да, некоторые знаю. Видите ли, я всегда жил неподалеку от города и часто исполняю поручения тетушки.
— Может быть, вы знаете Бред-Стрит (Хлебную улицу)?
— Это за Чипсайдом.
— Ну, так как же вы, поплывете на эту улицу отсюда? Составьте мне курс, и я буду его держаться.
— Послушайте, адмирал, мне нечего делать, и я с удовольствием провожу вас туда.
— Так вы хотите меня проводить? Ну, что же, я буду вам очень благодарен. У меня есть там дело. Смит и Гэнбюри, комиссионеры в Бред-Стрит.
Оба они пошли по направлению к реке, а потом дальше вниз по Темзе до площади св. Павла; адмиралу гораздо больше нравилось идти пешком, чем ехать в омнибусе или кэбе. Дорогою он рассказал своему спутнику о своем деле и о тех причинах, по которым он его предпринял. Хотя Чарльз Уэстмакот был мало знаком с жизнью, которую вели в Сити, и с тем, как там велись дела, но все-таки он был опытнее адмирала в этом отношении и потому решился не оставлять его до тех пор, пока тот не кончит своего дела.
— Вот эти люди, — сказал адмирал, переворачивая свою газету и указывая на то объявление, которое, по его мнению, подавало самые большие надежды. — Похоже на то, что они — честные и действуют прямо, не правда ли? Личные переговоры как будто указывают на то, что здесь не может быть обмана, а потом всякий согласится платить пять процентов.
— Это, кажется, совсем недорого.
— Конечно неприятно ходить со шляпой в руке и занимать деньги, но бывают такие минуты, — может быть, вы и сами испытаете это, Уэстмакот, прежде чем доживете до моих лет, — в которые человек должен оставить свою гордость. Но вот номер их дома и их дощечка сбоку двери.