За гранью джихада
Шрифт:
Она не ответила. Повернулась к своему коллеге и устало бросила:
– Все. Этого зашить – и давайте следующего…
Наутро, когда я проснулся, уже приближалось время обеда. Поль спал. Раскинулся на соседней койке и храпел. Запустив в него подушкой, я выслушал несколько изысканных выражений. Человека с воображением и хорошей фантазией они бы привели в ужас. Наскоро перекусив, я поковылял искать капитана. Через несколько минут ко мне присоединился заспанный Нардин.
Капитана мы нашли в штабной палатке. Он распекал какого-то прапорщика и
– Привет, парни, – капитан поворачивается к нам, – уже оклемались? Вам от Демида весточка есть.
– Погоди, Таможня, – я взял Верещагина за рукав и отвел в сторону, – погоди. Не гони коней. Где Юрка?
– Какой такой Юрка? – дернул бровью Павел Артемьевич. – Рыжий? Связист? Не знаю. Спит, наверное. Он всю ночь пахал как проклятый. Пусть поспит малость.
– Какой, в задницу, связист?! Я про Джебраила говорю.
– Вы, парни, видно, совсем перетрудились? – вытаращил глаза Верещагин. – Я никакого Джебраила не знаю. Вы, мусью, наверное, ошиблись дверью. Давайте, собирайте свои вещи – и пошли. Некогда тут рассиживаться. Дорога предстоит дальняя. Надо идти, пока тут тихо и гладко. Чай, не мирное время, чтобы за столом рассиживаться. Вот добьем супостата – тогда и посидим, водки попьем…
– Какого черта! Верещагин! Ты из меня идиота-то не делай! Хватит паясничать!
– Карим, не начинай… – Поль поймал меня за рукав.
– Твою мать! – Я вырвался из рук Поля и зло сплюнул. – Ушел, значит! Вот паскудная морда! Зажал информацию – и ушел. Убил бы сволочь!
Я развернулся, оттолкнул оторопевшего Верещагина и вышел из палатки.
Да, так и есть. Пока меня пеленали в медсанбате, Джебраил убрался обратно в горы. Или еще куда-нибудь. Меня даже смех разобрал. Нервный. Умыли как ребенка! Развели как последнего шлабора!
Через полчаса мы с Полем уже стояли с вещами у грузовика, который доставит нас в Демидовск. Когда Поль подошел, я уже третью или четвертую сигарету докуривал. Мы забросили наши рюкзаки в кузов и не сговариваясь потянулись за сигаретами. Злился ли я? Нет. Пожалуй, что нет. Но Лившиц… Информацию по Виго не дал. То, что он ушел и не попрощался, злило меньше. Ушел и ушел. Работа у него такая. Боец, matj ego tak! Невидимого фронта.
К грузовику подошел Верещагин.
– Злишься?
– С какой это стати? – огрызнулся я.
– Зря.
– Таможня, ты свой приказ выполнил? Выполнил. Нас на базу доставил? Доставил. Все, пока! Будешь в Виго – заходи в гости. Всегда рад. А сейчас, извини, нет настроения, чтобы разговоры разговаривать.
Я выплюнул окурок и, морщась от боли в ноге, полез в кузов. Хотелось забиться куда-нибудь в угол и напиться. Ставлю двадцать против одного, что, когда мы доберемся до Виго, Ринго будет уже мертв. Перережут мальчику глотку где-нибудь на окраине – и все! И тогда хрен я что-нибудь обнаружу…
– Да, кстати, – Верещагин подошел в машине и перебросил через борт брезентовый мешок, – чуть не забыл. Это вы в палатке забыли. Мне сказали, что ваше.
– Это не наш мешок, – сказал Поль.
– Ваш. Можете не сомневаться. Точно ваш. – Таможня усмехнулся и неторопливо побрел к своей палатке. Может, мне показалось, но капитан шел и… улыбался.
Когда мы выехали из лагеря, любопытство взяло верх. Я развязал туго затянутые тесемки и открыл мешок. Внутри были деньги. Судя по бандеролям – прямо из банка. Те самые, которые нашел Юрка. Не удивлюсь, если их привез мистер Хантер. Война любит деньги.
– Что это? – дернул бровью Поль.
– Наш трофей, – я покачал головой и зло оскалился, – а если быть точным, то гонорар. За хорошо выполненную работу. Мы ведь наемники, Медведь! Обычные, черт меня побери, наемники.
Нардин хмыкнул и заглянул в мешок. Пока он рассматривал деньги, я откинулся на рюкзак и стал смотреть на убегающую вдаль дорогу. Колонна шла медленно. Завывая движками, пробуксовывая и скользя по этой каше из воды, глины и песка.
– Тут не только деньги.
– А что еще? – не отрывая глаз от дороги, спросил я. – Мина с часовым механизмом? Я бы не удивился.
– Нет, здесь есть и письмо.
– Какое, к дьяволу, письмо?!
– На конверте написано, что для тебя.
Он не ошибся. Письмо было адресовано мне. На нескольких листах аккуратной вязью арабских букв было написано все, о чем я хотел спросить у Джебраила ибн Фавзи. И я, читая эти сухие, похожие на армейский рапорт строчки, понимал, почему он не захотел передать информацию лично.
В конце был постскриптум:
«Знаешь, Карим… Ворота ада заперты изнутри, а не снаружи. Потому что самое страшное зло скрывается не там, а внутри человека. Если человек слаб, то он выпускает злобу наружу и открывает врата ада. Так он приумножает количество зла на земле и обрекает себя на вечные муки. Подумай об этом и постарайся не преступать границ дозволенного».
Я не рассказал Полю о содержании письма. Просто, не называя имен, обрисовал ситуацию – и все. Не надо ему знать всей правды. Извини, друг, но то, что мне предстоит сделать… Это моя война. Чтобы не преступить «границ дозволенного». Нардин, видимо, понял и не обиделся. И не задавал лишних вопросов. Мы молча добрались до перевалочной базы, где столкнулись с пустым конвоем, идущим в сторону Московского протектората. В Демидовск ехать не хотелось, и мы решили двигаться в сторону Москвы.
Война для нас закончилась…
Через три недели мы въехали в Виго. Грузовик остановился у ворот грузового терминала, и мы выпрыгнули из кузова на брусчатку. Если быть точным, то это Поль выпрыгнул. Я еле выбрался – рана болела. Мы забрали оружие, рюкзаки и помахали на прощанье водителю.
– Ну вот ты и дома. Что-то не вижу радости на вашей физиономии, мсье, – сказал Поль.
– Почему не рад? Рад. Как собака палке.
– Пошли домой. Мы свое отвоевали. – Поль сделал несколько шагов и остановился. – Ну и чего замер? Увидел кого-нибудь?