За гранью мира алая заря
Шрифт:
— Без проблем, — хмыкнула мышь. — Отсюда две трубы направо. Следуй за мной, только учти, когда я бегу по трубам, то никого не жду. Это в небесах вы порхаете мотыльками, а на ногах любая птица хуже черепахи.
— Ой, а что за черепаха?
— Черепаха-то, — замешкалась мышь. — Гм, черепаха. Животина такая. Огромная. Жует постоянно, а время от времени орет что-то неясное. Му-у-у, орет. Жалобно так, да бестолково. Видала я одну такую, когда жила в деревне.
— А она…
— Не время болтать. Нет, с птицами каши не сварить, — спина уже юрко посверкивала далеко
Весело щелкал конец веревки. Маруша, расправив крылья для устойчивости, бежала следом, не отрывая глаз от серых хвостов. Когда она приготовилась свалиться замертво, мышь сама остановилась и опрокинулась на ржавую чешую, судорожно перекачивая воздух.
— Побегай-ка с голодухи, — простонала она. — А в лучшие времена ты нипочем за мной не угналась бы. А так, ты — птица неплохая. И говорить умеешь.
Дыхание мыши становилось равномерным.
— Единственной в своем роде, — прошептала она Марушины слова, томно закрывая глаза. — Уж-жасс, как романтично! И почему мне никто не говорил подобных слов при жизни? Но мир запомнит меня именно такой. Единственной мышью, совершившей самоубийство!
Маруша прищелкнула клювом, выдавая пробную трель. Все время, пока она бежала, ей не давал покоя один вопрос.
— Послушай, а почему ты считаешь, что никакой другой мыши не могла придти в голову идея повеситься? Причем, гораздо раньше, чем тебе.
— Т-с-с-с! — глаза мыши гневно раскрылись. — Кончай трепаться! Скажу по секрету, мне самой приходилось размышлять над этим. Получилось, что если кто-то осуществил мою задумку раньше, то я… я… я… я всего лишь одна из… а никакая не единственная и неповторимая. И миру нет до меня никакого дела. И получилось, что я погубила себя понапрасну… Ф-ф-фу, даже думать об этом не хочу. Давай менять тему. Это уже вторая труба. Сейчас нам сворачивать в последний раз.
7
Дорога неуклонно уходила вверх. Очевидно, трубу проложили по склону довольно крутого холма. Дно усеяла спрессованная масса из позапрошлогодней листвы, сигаретных коробок, раздавленных в лепешку, битого стекла, чьи острые края сточило неумолимое время, потрескавшихся пластиковых бутылок, полусгнивших спичечных коробков и высохшей травы. Воздух пропитал запах разлагающегося тряпья и отсыревшего табака. Настолько густой, что глаза сразу защипало, а неопознанные предметы, валяющиеся тут и там, мигом приобрели расплывчатые очертания из-за выступивших слез. Может поэтому кругляшок выхода был почти неразличим, словно укутался в промозглый туман.
— Ну, — подала слева голосок Шумелка-Мышь. — Чего отстаешь? Давай живее. Там, за выходом, прячется знаменитый сырный подвал. Для нас, мышей. Остальным в нем делать нечего, запомни. Даже не знаю, с какой радости я позволяю тебе бежать со мной. Но все равно не отставай. Пусть даже в подвал тебе и не пройти. Интересно, где ты окажешься, выскочив из трубы?
«В Заоблачной Стране», — подумала Маруша.
Измятый пластик мерзко похрустывал под ногами. Сквозняк пронизывал трубу насквозь, и ему не помехой были ни мертвая мышь с замызганной веревкой на шее, ни полуживая от
— Скорее, скорее, — шептала Шумелка-Мышь, дрожа от напряжения.
— Если тебе невтерпеж, — вслух размышляла Маруша. — То почему ты не решалась прорваться раньше? Ни за что не поверю, что ты перестала бояться Того, Кто Сидит На Качелях, прямо сейчас.
— Конечно, нет, глупышка, — усмехнулась мышь. — Но теперь-то я бегу не одна.
— Тебе необходима была дружеская поддержка? — повела головой Маруша.
— Не совсем чтобы так, — усмехнулась Шумелка-Мышь. — Просто пока Тот, Кто Сидит На Качелях, разделывает тебя на части, я беспрепятственно прокрадусь в подвал. Ты даже не предста…
— Что-о-о?!!! — Маруша резко затормозила.
— Ой, дура я, дура, — мышка плюхнулась на землю, сокрушенно поджав лапки под себя. — Все-то выболтала. И при жизни-то не умела держать язык за зубами, а уж теперь и вовсе… Кто ни встреться, меня салом не корми, дай поболтать. Ладно, птаха, твоя взяла, можешь поворачивать обратно.
Мышиные бока вздымались от рваного дыхания. В трубе стало тоскливо и тихо.
— Я все равно пойду вперед, — негромко, но решительно произнесла Маруша. Мне надо пройти этой дорогой, даже если ее охраняет Тот, Кто Сидит На Качелях.
— О! — мигом встрепенулась мышь. — Замечательно! Надеюсь, никто не возражает, если я пристроюсь прямо за тобой.
Птичка не ответила. Ее лапы быстро-быстро оставляли за собой сантиметр за сантиметром. Карты раскрылись, оставалось надеяться только на себя.
Мерзлое бледное сияние озарило выход. Словно взошла мутная луна с выбитой понизу дырой. Кто-то стоял наверху, закрывая проход. Черный силуэт не желал пропускать кого бы то ни было. Мрачный карлик взирал вниз на путешественниц, осмелившихся приблизиться к его владениям. Бег мгновенно перешел на ходьбу, да и она тут же превратилась в осторожную поступь. Утихли звуки, лишь доносился шорох перекореженного мусора под ногами, да прерывистое дыхание.
— Это он! — взвизгнула Шумелка-Мышь. И остановилась. Тут же остановилась и Маруша.
Похолодало, словно мутный свет вливался в трубу морозным дыханием неведомого существа. Черный силуэт не шевелился. Сколь ни смотрела на него Маруша, она так и не смогла опознать в нем ни птицу, ни громадную крысу, ни кого-то еще.
Шумелка-Мышь не смотрела на загородившего дорогу, она впилась взором в Марушу, словно ждала действий с ее стороны. Быть может, она хотела, чтобы Маруша смело бросилась в пасть стражу Междустранья.
— Идем, — робко предложила Маруша и посмотрела на мышку в ожидании утвердительного кивка.
— Дуреха! — взвизгнула мышь. — Он же вычислил нас! Вычислил!
— И что? — не поняла Маруша.
— Не знаю, как ты, — решилась Шумелка-Мышь, — а я поворачиваю назад.
— А подвал? — удивилась Маруша.
— Да на черта мне сдалось такое счастье, — ругнулась мышка. — Этот же раз укусит, и все кишки наружу. Была радость валяться с распоротым брюхом.
— Но ведь ты уже мертвая! — поразилась Маруша.