За гранью слов. О чем думают и что чувствуют животные
Шрифт:
Одной фразой Синтия заставила меня поменять не только мой вопрос, но и всю концепцию. Разумеется, я ехал в Кению, полагая в животных разумное начало. Но отправной точкой поисков мне виделась возможность дать зверям продемонстрировать, до какой степени они подобны нам. Теперь же моя задача стала куда сложнее и глубже: попытаться увидеть, какие они, животные, на самом деле – не важно, такие, как мы, или нет.
Хоботы слонов перед нашими глазами проворно рвут траву и ветки. Пучки и охапки ритмично отправляются в рот, массивные зубы мощно перетирают их в кашу. Шипы, способные пропороть автопокрышку, гроздья пальмовых плодов, жесткие стебли травы – все сгодится. Мне разок довелось потрогать язык слона – мягкий-премягкий. Ума не приложу, как их языки и желудки выдерживают все эти шипы и колючки.
Итак, что же я вижу? Слонов, которые едят. Но эти
До меня, но не до Синтии.
– Когда смотришь на группу животных – любых, это могут быть львы, зебры, слоны, – сначала видишь плоскую двухмерную картинку, – говорит она. – Но стоит узнать их ближе – характеры, какие-то особенности, кто чья мать, кто чей детеныш, – появляется еще одно измерение. И тогда в одном слоне вдруг открывается царственное достоинство и благородство, а в другом робость. Кто-то из них наглец и в голодное время беззастенчиво отбирает у остальных еду, кто-то всегда настороже, кто-то озорничает так, что чертям тошно. Мне понадобилось лет двадцать, чтобы понять, какие они разные. Когда мы следовали за семьей слонихи Эхо – ей в то время было около сорока пяти, – я увидела, что Энид ей предана как собака, Элиот без конца дурачится, Эодора с большим приветом, Эдвину никто не любит, и так далее и тому подобное. Мало-помалу я, глядя на Эхо, начала угадывать, что будет дальше. Я понимала, как она ими руководит, так же, как ее понимали остальные члены стада.
Я смотрел на слонов, а Синтия продолжала:
– Оказывается, они полностью, на сто процентов, в курсе того, что делаем мы.
На сто процентов в курсе? А по-моему, они и ухом не ведут.
– Это только кажется, что слоны игнорируют детали. Они сразу реагируют, если что-то в привычном окружении меняется, – поясняет Синтия.
Она рассказывает, как работавший с ней оператор решил в поисках новых ракурсов снимать из-под автомобиля. Это мгновенно привлекло внимание слонов. Раньше они спокойно шли мимо, но теперь, на подходе к авто, замерли и стали всматриваться. Зачем, дескать, этот человек улегся под машиной? Самец, которого прозвали Ником, запустил под днище свой гибкий любопытный хобот и принюхался. Он не проявлял агрессии, не пытался выволочь оттуда оператора, ему просто было интересно. На следующий день у машины наблюдателей появилась специальная дверь, оборудованная для сьемки. Слоны тут же подошли и обследовали ее своими хоботами.
Хобот – штука до странности узнаваемая. Или узнаваемо странная. Обладает одновременно невероятной чувствительностью и немыслимой силой. Слон может хоботом поднять яйцо, не разбив его, а может одним ударом убить человека. Хобот заканчивается двумя пальцеобразными отростками, что делает его похожим на руку в варежке. Узнаваемость проступает в том, как слон им орудует: чудовищный носяра у всех на виду весьма трогательно превращается в… руку, которой он уверенно действует, словно однорукий инвалид. Сегментированный, словно ствол пальмы, под сенью которой слоны не прочь отдохнуть, хобот универсален и многофункционален, как складной швейцарский нож. Это уму непостижимое чудо феноменальной красоты. Червеобразный подвижный вырост в носовой области, выпуклый по внешней поверхности, плоский по внутренней, представляет собой идеальное приспособление для обнаружения угрозы и препятствий, окатывания водой, швыряния грязью, взметывания пыли, анализа воздуха, сбора пищи, приветствия друзей, спасения детенышей, утешения и поддержки малышей – и все это, извините за выражение, в одно рыло. Ну, просто не нос, а универсальный комбайн. «Внутри хобота находятся два носовых прохода, похожие на шланги, которыми слон может на вдохе втягивать либо на выдохе разбрызгивать воду или пыль, – читаем мы в книге Ории Дуглас-Гамильтон. – Он способен быть нежным и бережным, как ласковые руки, и тогда он гладит, щекочет, чешет и трет», и он же «… вмиг оборачивается идеальным орудием убийства: почуяв запах человека, хобот взметывается над головой, словно изготовившаяся к броску гигантская змея». Журналистка Катрин Николь пишет, что хобот легко справляется с функциями «носа, глаз, рук и орудий труда». А вот что думает об этом Йошимото Ниимура из Токийского университета: «Представьте себе, что нос у вас прямо на ладони, и, прежде чем прикоснуться к какой-то вещи, вы ее обнюхиваете».
Сейчас этими чудо-носами слоны цепко оплетают пучки травы, а когда почва не поддается и не позволяет вырвать траву с корнем, пинками стараются разбить земляные комья. Наконец пищу удается высвободить. Хоботы поднимают ее вверх, обтрясают землю с корней. Едят слоны медленно, с ленцой. Перед тем как отправить в треугольное отверстие рта следующую охапку, хобот легонько покачивается вправо-влево, набирая размах. Иногда слоны замирают на несколько минут и словно бы погружаются в задумчивость. Вероятно, после столь шумной активности по сбору своего трудноперевариваемого букета гарни им нужна передышка, чтобы прислушаться, провести своеобразный мониторинг данных о состоянии здоровья детенышей, безопасности семьи и наличии потенциальной угрозы.
Дорого бы я дал, чтобы понять, до какой степени мои ощущения совпадают с ощущениями ближайшего ко мне слона. Сенсорные каналы у нас одни и те же: зрение, обоняние, слух, осязание и вкус; информация, поступающая по этим каналам в мозг, не должна разительно отличаться. И слоны, и мы видим одних и тех же гиен или слышим одних и тех же львов, наше ощущение материального мира должно быть похоже. Но у нас, как у большинства приматов, доминирует визуальная информация, а слоны, как типичные млекопитающие, в первую очередь полагаются на отменное обоняние и острейший слух.
Конечно же слоны чувствуют больше, чем я сейчас, они у себя дома, они здесь выросли. По этой же причине Синтия видит вещи, которых я не замечаю. Подобно самим слонам, она знает их семьи, знает их угодья, понимает, что в данный момент происходит. Мне пока неясно, что творится у них в головах. Точно так же неясно, о чем думает Синтия, когда она без единого слова пристально наблюдает за слонами.
Наш общий мозг
Четыре кругленьких слоненка идут в кильватере своих внушительных мамаш через просторную душистую луговину. Взрослые шагают деловито, словно боятся опоздать. Они держат путь к большому топкому болоту, где уже толкутся около сотни сородичей. Очевидно, это место обладает притягательным для них запахом, густым и влажным, напоминающим о спокойных тучных временах. Ежедневно семьи идут от мест ночевки на покрытых зарослями холмах до болота и назад, туда-сюда получается километров пятнадцать. Путь неблизкий, и от рассвета до заката случиться может всякое.
У нас своя задача: мы должны рано утром покататься по округе, заметить слонов, которые идут к болоту, посмотреть, кто где и что происходит. Вроде бы ничего хитрого, но, когда вокруг тебя десятки семей, то есть несколько сотен особей, все куда сложнее.
– Надо знать каждого, каж-до-го, – говорит Катито Сайялел. Ее напевный выговор чист и ясен, как это африканское утро. Она высокая, как все масаи, и очень толковая. С Синтией Мосс Катито работает уже двадцать лет, помогает ей в наблюдениях за слонами.
– Каждого? А сколько всего?
Катито морщит лоб:
– Ну, я могу опознать всех взрослых особей, значит, где-то девятьсот слонов. Или тысячу.
На глаз распознавать сотни и сотни животных? Каким образом? Как она это делает? У некоторых могут быть какие-то отличительные признаки, например рваное ухо, но она знает их всех, словно они старые знакомые.
Если объектом изучения становится социальное взаимодействие, в котором животные активно участвуют, наблюдатель не имеет права сказать: «Одну минуточку, а кто там у нас бегал?» Требуется помнить каждого в отдельности, даже если их сотни, потому что сами слоны прекрасно запоминают сотни своих сородичей. В природе они существуют в контексте сложнейших социальных сетей, в которых переплелись семьи, дружба и прочие отношения. Памяти слонов можно позавидовать. Катито они действительно узнают.
– Когда я впервые здесь появилась, – вспоминает она, – они услышали мой голос и поняли, что я новенькая. Подошли поближе, обнюхали. В общем, познакомились.
С нами еще Вики Фишлок. До того как приехать сюда, эта тридцатилетняя голубоглазая англичанка уже успела поизучать горилл и слонов в Республике Конго и получить докторскую степень. С Синтией она работает больше двух лет и, судя по всему, намерена оставаться тут и дальше.
Как правило, Катито отмечает слонов по списку и отправляется дальше, а Вики садится наблюдать за их поведением. Но сегодня они проводят для меня что-то типа обзорной экскурсии, чтобы помочь сориентироваться.