За колючкой – тайга

Зверев Сергей Иванович

– Я тебе говорил, Андрей, я тебя предупреждал и делал это неоднократно, о том, что увидев местного, ты должен был тут же притвориться белкой. Кедром молодым, мхом болотным, истуканом… Да кем угодно ты должен был притвориться, лишь бы местный не понял, что перед ним зэк! – вскричал Бедовый и тут же пожалел о том, что сделал.

От резкого, ворвавшегося в уши звука Литуновский поморщился и судорожно прижал к голове руку. На ладони виднелись свежие, глубокие царапины, похожие на те, которые приносит с собой охотник, схватившийся на охоте с медведем на рогатине.

– На воротах каждого кремянского дома, как и на всех остальных домах остальных деревенек вокруг, расклеены объявления о том, что любому жителю гарантируется премия в десять тысяч рублей, если он сообщит начальнику шестого барака о местонахождении встретившегося ему в лесу человека. А вокруг сторожки, которую тебе сосватал дед из Кремянки… Вокруг болота, Летун. Сплошные болота. И тебе очень повезло, что тебя взяли, потому что в противном случае ты уже давно был бы на том свете.

Литуновский сидел, не убирая от лица руку.

– Хозяин вызвал меня к себе и спросил о твоих возможных планах. Как ты думаешь, Андрей… Как тебя по батюшке?.. Так как ты думаешь, Андрей Алексеевич, что я ему сказал?

Сделав последнюю затяжку, Литуновский воткнул ее в пол. В тишине зависшего вопроса раздалось шипение. Так случается, если окурок прислонить к воде. Перед глазами Андрея стояла Вика, держала за руку сына и плакала. Не навзрыд, а тихо, обреченно. Как перед прощанием навсегда…

– Я сказал, что ты скорее всего пойдешь к сторожке, о которой тут знает каждый зэк и на которой однажды спалились четверо. Они спалились и улеглись на погосте. А старик из Кремянки продолжает приезжать и привозить «красным» харчи, которые приобретаются за счет зэков, потому как на «семерке» знают, что тут «дача». Зэки шестого барака хавают творог, сметану, яйца, а зэки на «семерке» довольствуются тушенкой. И администрации хорошо, и старику приработок. Пять тысяч для этих мясоедов – как мне пятьдесят тысяч баксов на воле, которые ты должен был мне отдать, оказавшись на свободе. Но вместо этого ты пошел в сторожку, не предупредив меня об этом, и спалился, как пацан. Твой напарник Зебра, спроси ты его о той заимке, рассказал бы столько, что охота приближаться к ней пропала бы у тебя навсегда. Но ты человек самостоятельный, ты на «даче» уже четыре месяца, а потому знаешь много и много умеешь. И сейчас Хозяин, имея в своем распоряжении пленку с записью нашего с ним разговора, считает, что взял меня за жабры. Понятно, что всю пленку в случае чего он на обзор кому бы то ни было предоставлять не будет. Там очень много лишнего, из-за чего он может лишиться не только годовой премии. Но вот мой развязный стук о том, куда ты мог пойти, выйдя за пределы «дачи», у него есть. И теперь ты должен понимать, какие неприятности мне доставил. Ты не понял главного, Андрей. Я – смотрящий за зоной. Я вор. И за любую подставу зэка администрации меня просто казнят на воле. Именно поэтому я позволил тебе бежать, подготовил для этого все условия, которые ты запросил, и даже показал сторону горизонта, куда следует идти. Но ты пошел туда, где тебя уже почти сутки ждали.

Вытряхнув из пачки еще одну сигарету, Толян снова прикурил и снова вставил ее в губы Литуновского.

– Плохо, Андрей, плохо. Все очень, очень, очень-очень плохо. С девяноста суток тебе никто не скостит. И у меня нет никакой надежды на то, что ты отсюда выйдешь. Наиболее вероятно, что тебя отсюда вынесут. Через два дня ты начнешь ловить мышей, собирать жуков и делать из кепи чашку, чтобы набрать дождевой воды. И хотя старик из Кремянки уверяет, что вёдро этим летом будет знатное, я уверен, что жажда тебя убьет раньше, чем голод. Если, конечно, ты не спечешься от кровоизлияния в мозг или пневмонии.

– Все хотел спросить, да не до этого было. Ты кем на свободе-то был? – спустя секунду разбавил он деготь своих предположений.

Литуновский промычал в ответ что-то нечленораздельное, но его поняли.

– Брокером, значит… Что ж мы с тобой раньше не встретились, на воле? Там, смотришь, замутили бы чего…

Вместо ответа Литуновский с досадой и отчаянием покачал головой, и Бедовый тему закрыл.

Подумав, Бедовый встал и скинул свою черную, блестящую от новизны и чистоты куртку. Следом стянул через голову теплую, с начесом, кофту. Сунул ее за спину лежащему Литуновскому и в последний раз присел перед ним на корточки.

– Знаю, не выйдешь. – Помолчал немного, дожидаясь, пока Литуновский докурит сигарету, и спросил: – Если кто чего напишет, отписать? Или не лезть не в свое дело?

Напрасно он это говорил. Мыши, голод, жажда… Вторично все это. Зачем о другом напомнил?..

Гримасничать Литуновский не мог, поэтому все, по чему Бедовый догадался о запоздалом нервном срыве зэка, были тихий, монотонный вой надорванных легких и слезы, скользнувшие из-под опухших, безжизненных век.

Толян встал и пнул ногой дверь.

– Уснул, что ли?

– Потише, – собравшись, как шавка перед волкодавом, предупредил бурят.

Они вышли во двор.

– Тебя как зовут, ефрейтор?

– Аймыр.

– Аймыр? Хорошее имя. Благозвучное на слух, не вопрос. Я слышал, что у вас девчонки симпатичные, Аймыр, это правда?

Ефрейтору тема понравилась. Девчонки у них, в Бурятии, действительно загляденье. Он признался, что смотрящий прав.

– А твою невесту как зовут, Аймыр?

– Кульнур.

– С ума сойти, до чего приятное имя. А еще я слышал, что у вас ритуал специальный есть. Чтобы определить, красивая девчонка или нет, берут сковороду, мажут днище сажей и бьют девчонке по роже. Если нос чистый остался, значит, красавица. Это правда?

Ефрейтор вероломства при таком дружелюбном разговоре о приятном не чувствовал, а потому, пока соображал, о чем идет речь, безмятежно следовал за смотрящим. Собеседник же дожидаться ответа не стал.

– Свадьба скоро?

Улыбнулся ефрейтор, он чувствовал близкую негу.

– Через четыре месяца, сразу после дембеля.

– Даже не знаю, состоится ли…

Конвоир чуть замедлил шаг и настороженно справился, о чем идет речь в данном посыле. О чем это говорит зэчара?

– Ты знаешь, кто я?

Бурят ответил. Он знал, конечно.

– И ты наверняка знаешь, что я, находясь здесь, решаю кучу проблем, возникающих за тридевять земель отсюда?

Ефрейтор не знал, но догадывался, что так оно и есть. Кто бы сомневался в заявленном.

– Так вот… – Толян замедлил шаг, чтобы конвоир смог с ним поравняться, а потом и вовсе развернулся к нему лицом. – Я говорю о следующем. Если узнаю – а проверю я обязательно, что по возвращении на пост ты не принес этому зэку полную пластиковую бутылку воды, из которой хлебаешь у ледника лимонад, в твой аймак приедут гости. Они будут очень недоброжелательно настроены к твоим родственникам. Сначала они подожгут твою юрту. Потом половина гостей вынет из-за пазухи стволы и примется за скот. И все то время, пока твоя юрта будет гореть, а скотина издавать предсмертный рев, вторая половина приезжих будет хором пялить твою Кульнур.

– Что ты сказал?! – Ефрейтор побледнел так резко, что переборщил и стал зеленым.

– Я сказал – пялить твою Кульнур, – сквозь зубы рявкнул Бедовый. – Сзади, спереди, потом одновременно. А потом половины поменяются местами. Первые уйдут подбрасывать дрова, а вторая займется невестой. А после всем будет объявлено, что эти непопулярные среди народов Бурятии меры были приняты в связи с отместкой некоему Аймыру, который с людьми на зоне, во время срочной службы, поступал приблизительно таким же образом.