За колючкой – тайга
Шрифт:
– Слева, километров через двадцать, будет ручей. Справа топь и тайга километров на сто пятьдесят. Думаю, нужно идти к ручью, западнее.
Пилот коротко кивнул, и геликоптер, чуть накренившись вправо, стал набирать высоту, и вскоре солнце скрылось за его хвостовым винтом…
Когда Литуновский был лет шести – Литуновский возраст помнил точно, потому что на следующий год ему нужно было идти в школу – родители на все лето отвезли его к деду, в деревню со странным названием Курульды. Дед, директор школы, каждое утро, уходя на службу, встречал у умывальника маленького Андрея и строго увещевал:
– Запомни, салага, в деревне есть свои правила и нарушать их нельзя. Первое: не выходить за околицу. Второе: не подходить к незнакомым людям, и, наконец, третье. Не жечь дома.
Крепко целовал любимого и единственного внука, забирал приготовленный бабушкой портфель и уходил в школу.
Третье было сказано не потому, что больше нечего было добавить к первым двум позициям, а по вполне обоснованной причине. Прошлым летом пятилетний Литуновский стащил в сенях коробок спичек и пошел за скотный двор смотреть, как горит пакля. Пакля была утеплителем непосредственно скотного двора, заткнута была хорошо и соперничала в скорости горения с бензином.
Свиней и личный автомобиль-«копейку» дед выгнать успел, но вот с загоном, совмещенным с гаражом, пришлось распрощаться.
Итак, наставления были сделаны, и первое, что сделал маленький Андрейка, это вышел за деревню и стал бродить в ее окрестностях. Не прошло и часа, как он наткнулся на большой – тогда кажущийся просто огромным, автомобиль-бочку. Дед почему-то именовал ее «тюремной говновозкой», а на вопрос внука – почему? отвечал: «Потому что это ассенизаторская машина, которой управляет бывший заключенный». Литуновский тогда запутался еще больше, поняв лишь одно – к человеку, управляющему этой машиной, запрещено подходить под страхом расправы еще большей, нежели за загон.
И вот, без цели шатаясь по лесу, Андрейка выбрался на поляну и нос к носу столкнулся с человеком, сидящим под колесами машины-бочки. Машина была темно-зеленого цвета, в пыли, и даже на расстоянии пахла бензином и чем-то еще, не очень приятным. Человек еще не видел Литуновского, сидел, спокойно посасывая травинку, и легким, тоскливым взглядом глядя куда-то в небо.
Под ногами треснула ветка, Литуновский испугался, а мужчина поджал ноги и почему-то быстро положил руки на затылок. Потом, разглядев среди листвы малыша, почему-то покраснел и глубоко вздохнул.
– Это ты, малый?
Делать было нечего, это был он, Литуновский, поэтому из кустов пришлось выйти и поздороваться также пришлось.
– Ты что здесь делаешь один? – тихо спросил человек.
– Запрещено.
– Что з-запрещено?
Выяснилось, что страшный человек еще и заикается.
– Приближаться к человеку на «говновозке».
Мужчина понимающе кивнул, но вместо того, чтобы удалиться – поскольку находиться рядом запрещено, – похлопал по земле рядом с собой. Маленький Литуновский подумал, подошел и уселся на указанное место. Ничего предосудительного он пока не видел. В любом случае, убежать он успеет всегда, так как из садовской группы он бегает лучше всех.
– Хочешь прокатиться? – Страшный человек кивнул на машину.
– Еще бы, – сразу ответил маленький Литуновский.
По дороге они заехали в Лубянское, деревню-соседку Курульды, и там страшный человек купил Андрейке маленького петушка на палочке. Потом ездили к какой-то помойной яме, мужчина работал, и когда влез в кабину, от него пахло не очень приятно.
По дороге обратно человек, ловко управлявшийся с рулем, объяснил маленькому спутнику, что «тюремная говновозка» – название нехорошее. Это обычный «ГАЗ», служащий людям. Просто некоторые люди не любят человека за то, что он отсидел в тюрьме.
– А зачем ты в ней сидел? – спросил пацан.
– Видишь ли… Потому что я, когда был моложе, совершил глупость. Когда ты совершаешь нехороший поступок, с тобой как поступает дед?
– Садит на стул в углу комнаты и до конца дня не разговаривает.
– И меня посадили. И не разговаривали семь лет.
– Я бы так не смог, – признался Андрейка.
– Я тоже думал, что не смогу, – возразил водитель. – Но потом понял, что нужно смочь. Ради себя нужно смочь.
– Сколько меня ни садили, я так и не понял, – признался маленький Литуновский. – Сарай спалил. Свинью беременную по двору загонял, пока дома никого не было. Дедову водку в чулане вылил, а вместо нее в бутылку керосину налил. Дед вечером пошел впотай от бабки выпить…
Человек рассмеялся и вытер грязной рукой под носом.
– Что ты смеешься? – обиделся Андрейка.
– Не любишь, когда пьют?
Малыш подумал и пожал плечами. Отец и дед, самые близкие ему люди, пили всегда мало, и ничего плохого от этого никогда не случалось.
– Приехали, – сообщил мужчина, и Андрейка, встав на пол кабины, посмотрел через стекло. Увиденное его потрясло и испугало. Машину в деревне встречали около десятка мужиков, среди которых находился и дед. Андрейка понял, что расправы ему не миновать, и очень удивился, когда человека вытащили из-за руля и принялись бить ногами и руками.
Тот не просил пощады, ничего не доказывал, а только лежал на земле, поджав под себя ноги, и закрывал голову руками со скрюченными пальцами.
Маленький Литуновский завыл, как щенок, сжимая в липком кулачке обсосанный леденец, предполагая, что его вой остановит деда и его спутников, однако случилось наоборот. Этот плач привел мужчин в исступление, и они принялись бить человека вдвое старательнее и сильнее.
Какой-то доброхот из Лубянки, заметив внука директора школы с бывшим зэком, позвонил прямо в школу. А спасла ситуацию какая-то бабка, выбежавшая на дорогу с платком в руке.
Она что-то кричала, кого-то проклинала, и все остановилось лишь после того, как она бросила в пыль дороги платок.
Дед вытащил внука из машины, унес домой и успокоил, но с этого дня Литуновский возненавидел деда, наотрез отказывался уезжать к нему на лето, и еще около пяти лет вспоминал доброго, плохо пахнувшего человека, прокатившего его на машине, ничего не запрещавшего и купившего леденец. Больше того человека Андрей никогда не видел, но все пять лет он мучился от догадок о том, что с ним сделали после того, как закончилось избиение. Андрей помнил каждую минуту той встречи и мог сразу воспроизвести ее в памяти, возникни такая необходимость, но за проблемами новых, наступающих дней, она заслонилась и померкла.