За колючкой – тайга
Шрифт:
Еще три-четыре часа, и придется вызывать вертолет. А это значит, что с «дачи» ушел особо опасный заключенный. А это означает, что Хозяин сплоховал, а замполит, вместо того, чтобы прислушиваться и присматриваться, лопал творог и запивал его кремянской брагой. Шестой барак ожидает комиссия, прилетят люди из ГУИН, «семерки» и станут унижать Кузьму Никодимовича. Унижение будет столь сильным, что для его оправдания придется снять с погон Кузьмы Никодимовича по звезде. А ему, Кудашеву, со дня на день ожидающему подполковника, добавят не одну звезду, а три, и всего у него будет по четыре на каждом погоне. Только маленькие… Такого карьерного взлета замполит не хотел.
– Нужно, нужно его взять за шесть часов, – бормотал он, оглядываясь по сторонам.
Правильное решение напрашивалось со всею очевидностью. Второго было не дано.
– Мы идем не в том направлении. – Решив успокоиться, он подумал, что еще не поздно все начать сначала. – Возвращаемся к западному сектору зоны.
Единственные, кто радовался принятому решению, были собаки. В отличие от людей, они не понимали, что возвращение означает не отдых, а продолжение мучений.
– Пятый Заставе, – зашипела радиостанция на спине одного из солдат.
– Застава, – сказал Кудашев, приблизив к голове наушники и переговорное устройство, – мы возвращаемся.
– Это плохо, Пятый… – огорчились динамики голосом Хозяина.
Дернув щеками, словно поводьями, Кудашев без слов побежал в сторону колонии.
– Так-так-так-так… – одобрил на кедре дятел.
Сайгон гавкнул, дернул мордой и выскочил вперед цепи бегущих в сторону зоны людей.
Сердце Литуновского работало в режиме критического напряжения. Он уже понимал, что в погоне произошел сбой. Раз так, то шансы на успех увеличиваются пропорционально внутреннему волнению. Чем ближе свобода, тем больше страха ее потерять. Адреналин хлещет изо всех пор, голова отключена от процесса мышления и служит сейчас лишь подставкой для глаз, чтобы видеть дорогу, и ушей, чтобы слушать звуки впереди и за спиной.
Карты у него не было, он знал, что левая нога, разодранная еще там, в сторожке, делает шаг чуть меньше. В условиях пурги – почему не приравнять бы их к дремучему лесу? – человек даже здоровой правой ногой делает шаг больше. Значит, погрешность увеличивается, и, если бы не солнце, он зашел бы в своем беге на круг. Ориентироваться по светилу удобно, однако мысли начинали заботить все чаще по мере того, как солнце сваливалось к горизонту. Погоду под Красноярском предугадать трудно, тем более когда ее не объявляют.
Литуновский даже усмехнулся, представив, как Кудашев на утреннем построении доводит до зэков сводку погоды. Разве изменения в климатических условиях хотя бы раз сорвали работу в зоне? Разве в сорокаградусные морозы, что были прошлой зимой, зэки не валили лес, как в майские праздники?
Прочь воспоминания. Лучше подумать о левой ноге, и о том, как правильно идти к ручью, когда наступит ночь и небо заволочет облаками.
Фото Вики с Ванькой он сразу решил переставить за спину. Так лучше: они его видят и за него болеют, а он нет, и это придает ему сил. В прошлый раз, мучимый воспоминаниями о своих близких, он до того увлекся, что зашел в сторожку, переполненную «красными», как к себе домой. Потому больше никаких женщин. Не напрасно старые моряки предупреждают, что женщина на корабле – к его гибели. Нет, иногда, конечно, представить Вику можно… Для разнообразия монотонного бегства. Но не более того. Внимание и опаска – вот теперь его спутники.
И он решил вспоминать то, что не требует внутренних переживаний и не провоцирует волнения.
Апрель. 2003 год. Зона под Красноярском, именуемая «дачей». Одиннадцать часов вечера. Зэк с восьмилетним стажем Лабудович, имеющий в зоне персональное погоняло Блябудович, открывает свою тумбочку и громко заявляет:
– Бедовый, у нас завелась «крыса».
Заинтригованный таким заявлением, Толян отрывается от нар и привстает на локтях.
– Я хочу об этом послушать.
– Вчера вечером, – начинает Лабудович, – убираясь на кухне, я обнаружил припрятанное шнырями сало. Завернул в целлофановый пакет, принес его с собой и положил в тумбочку, чтобы сегодня разделить на всех. Однако я убеждаюсь, что тумбочка пуста.
И в качестве железного доказательства Лабудович отрывает от пола тумбочку и демонстрирует всем присутствующим.
Неожиданно для всех, особенно для самого Лабудовича, дальнейшие события разворачиваются не совсем в пользу последнего.
– А скажи, Блябудович, – тихо спрашивает Бедовый, у которого сала в тумбочке, как и всего прочего, хватало в избытке, – почему о сале, которое ты принес в барак вчера, мы узнаем лишь спустя сутки?
Лабудович понимает, что попал впросак, а Толян, пользуясь социальной дезориентацией собеседника, начинает атаку:
– Вот если бы я услышал сейчас от тебя – «Ну, что, братва, сальца поедим?», и после сразу бы выяснилось, что сало пропало, твою тревогу понять было бы можно. А так я просто удивляюсь, как человек, держащий в тумбочке сало целые сутки, сначала заявляет о «крысе», а потом уже о том, что украли… Не по-товарищески это, Блябудович. Так поступают, как бы это помягче сказать… Крысы, что ли? Да, крысы.
Зэк садится на нары, огорченно доказывает всем, что он хотел делить сало на самом деле, и утверждает, что он, может, и не прав, но «крыса» тем не менее есть.
В два часа ночи, когда уже давно потушен свет, под нарами раздается аккуратный целлофановый шелест. Никаких сомнений в том, что барак бодрствует и внимает каждому звуку, нет. Барак просто замер от предвкушения того, какая расправа произойдет над подонком, укравшим общее сало, а теперь жрущим его в темноте.
По команде Колоды резко вспыхивают все «ночники», чадящие на украденном у администрации керосине и тщательно скрываемые во время всех осмотров, и зэки, торопясь уличить паскудника, лезут под нары, где раздается шелест.
Пустота. Лишь опущенец Сыть, дремлющий в пяти метрах от изучаемого места. Недоуменные зэки, решив довести так неожиданно возникшую тему до логического разрешения, отрывают несколько досок, и – о чудо.
На сырой земле, под настилом, лежит целлофановый пакет с двумя кусками сала общим весом около трехсот граммов. Пакет имеет вид, словно его только что вынули из автобусного компостера, а на кусках сала виднеются кучно расположенные укусы. Пакет вынимается и предоставляется на обсуждение общественности. Точку в прениях ставит Бедовый, со своих нар.