За колючкой – тайга
Шрифт:
Первые пять метров тележка преодолела легко. Чуть покачиваясь в воздухе, она рывками подавалась вверх и, если не видеть сидящего вверху, на толстом суку, человека, то можно было принять ее за огромного паука, взбирающегося на дерево по своей паутине.
Чем выше заползала тележка на дерево, тем труднее Литуновскому было тащить ее на себя. Мешали сучья, попадающиеся на ее пути, и Летун, сгорая от собственного адреналина, выводил ее на свободное пространство и тащил, тащил…
Когда конструкция «шишкобоя» оказалась среди ветвей, Литуновский намертво замотал свободный конец веревки, затянул свободный конец на дерево, быстро обмотал ею ствол, чтобы,
Руки саднила живая боль, он больно ударился коленом об один из суков, но это было ничтожно по сравнению с тем, что теперь предстояло делать.
Он вытащил из кармана пачку «Примы», стряхнул на ладонь половину заранее раскрошенного табака и веером рассыпал его вокруг дерева. Где ручей?
Если верить Бедовому, западнее. И Литуновский, сбрасывая на свои следы щепотки табачной пыли, побежал к спасительной воде…
Интересно, что бы делал при подобных обстоятельствах Леня Каргуш, друг и коллега по работе?
Для начала он остановился бы и сказал, как это бывало не раз в минуту отчаяния: «Стоп, Андроп. Тайм-аут».
Сел бы, чтобы все имеющиеся силы тратить лишь на процесс воображения, закурил, уперся ладонями в колени и замолчал. Лени рядом нет, да и ситуация из ряда вон выходящая. Садиться и закуривать некогда, но вот представить ход Ленькиных мыслей можно. На бегу, правда, без сигареты, вне зоны умиротворенности, но можно.
Главное, сказал бы он – не останавливаться. Чем быстрее ты бежишь, Андрей, сказал бы он, тем больше расстояние между тобой и погоней. Те ребята тоже спешат, но у них нет главного: маршрута твоего движения. А потому они спешат, следуют зигзагами, пытаясь натолкнуться на след, двигаются наудачу, делают лишние движения, а потому устают. Это большой плюс, потому что главное их превосходство – в здоровье.
Потом, молвил бы Каргуш, есть еще один положительный момент. Тебя ведет страх и жажда свободы, а их – злость и служебный долг. По злобе люди глупы, совершают несуразные поступки, а долг, что их ведет, вовсе не обязывает наделенных им заканчивать историю победным спуртом. Их долг уже в том, что они бегут и что-то делают, а при условиях нынешней гонки такое понимание своих служебных обязанностей отбивает нюх не только у людей, но и у собак. Собаки, они чуткие существа. Вялое сопротивление хозяев побегу зэка они улавливают сразу. Сразу, потому что ждут его, вялого. В этом случае можно работать вполсилы, то есть вообще не работать, а просто делать вид. В чем в чем, а в этом собаки ловки без подсказок.
Но есть и минусы, Литуновский, – скажет Каргуш. – Есть.
Например, жажда Хозяина достать упрямого зэка, даже если это займет много сил и средств. Эта жажда вселится в преследователей. А еще у гончих есть вертолет и специальные подразделения. Специальными они называются потому, что созданы специально для таких, как ты, Андрей Алексеевич. Неугомонных, дерзких, рвущихся к свободе.
Хозяину надоест валандаться, и он сделает звонок в Красноярск. Через час над тайгой полетит железная стрекоза с губительной для здоровья беглых заключенных начинкой. Человек десять откормленных, вооруженных мордоворотов, обученных искать и находить.
А что станет через тот час с тобой, Андрей? – спросит Каргуш. – Через шестьдесят минут активного бега ты превратишься в труп, и, если тебя не добьет спецназ, тебя изведет кашель. Мучительный выворот легких наизнанку, похожий на лай собаки, заболевшей бешенством…
Литуновский
Он выбился из сил через час, когда зрачок сузился до критической точки. Он не боялся потерять сознание, в таком кураже в обморок не падают. Мужики по крайней мере. Боялся Литуновский только одного – чтобы его легкие не стал разрывать этот мучительный, выворачивающий наизнанку кашель. Прятаться в лесу туберкулезнику – гиблое дело. Преследователям в этом случае, чтобы найти беглеца, не нужно даже собак.
Бросив в рот на всякий случай сразу две таблетки выпрошенного у лейтенанта стоптуссина, зэк спустился в овраг и выбросил за спину остатки табака. Пачка целых сигарет и спички лежали в кармане, а, по мнению некоторых известных людей, это значит, что все не так уж плохо на сегодняшний день. Главное – дойти до ручья. После, даже если и пробьются нюхом сквозь табак, собаки наверняка потеряют его след. Для этого будет достаточно с десяток раз пересечь ручей, проходя по нему каждый раз метров по пятьдесят.
Ручей, ручей… Бедовый говорил, что пройти мимо него, если идешь спиною к солнцу в начале дня, невозможно. Это даже не ручей, а маленькая река, берущая свои воды из-под земли. Живой мазок на общей картине дремучей тайги, который не дано написать ни одному пейзажисту.
Прикинув по солнцу, сколько длится погоня, Литуновский понял, что не более двух часов. За это время он должен был пройти не менее десяти километров. Последние недели пребывания в зоне, когда он, освобожденный от работ, набирался сил и восстанавливался после побоев и карцера, помогали ему бежать быстрее, чем в первый раз. Пришедший на зону с воли крепкий организм восстанавливался быстро, мешали лишь увечья, устранить последствия которых было невозможно. Сломанный нос мешал дышать, а неправильно сросшиеся ребра всякий раз стопорили его, когда нужно было быстро подняться из лощины или, наоборот, спуститься вниз. Однако он бежал, справедливо полагая, что если бы была хотя бы йота неуверенности в том, что он не справится, то остался бы, выбирая более удобный случай.
А более удобного не могло быть. Убежать с работ теперь было невозможно. Конвой не сводил с него глаз. Казалось, даже собаки сомневались в нем больше, чем в ком-либо. Бежать же с территории самой зоны – несусветная глупость. Вертухай на вышке расстреляет еще до того момента, когда попытаешься приблизиться к первому ряду ограждения. И потом, с какой целью приближаться к забору высотою в пять метров? Звания мастера спорта по прыжкам с шестом у Литуновского нет так же, как нет и самого шеста.
И тогда появился «шишкобой». Возник перед глазами, еще в ШИЗО, на пятый день, когда Литуновский уже не мог сдерживать укор Викиных глаз. Ванька, тот еще глупыш, и горя в его взгляде нет, только скука. Но вот эти глаза, с печалью в уголках… Он опускал веки, сжимал их, пытался думать о чем-то еще, но спустя секунду Вика снова появлялась и заслоняла собой остальные мысли.
И появился «шишкобой». За его виртуальным конструированием Вика ушла на задний план, но не обиделась. Она понимала, зачем муж лежит на грязном сыром полу, притупив взгляд, и рисует прутиком на земле странные червячные пары. Она все понимала, умная его женщина…