За колючкой – тайга
Шрифт:
Банников же прикуривать не спешил, крутил в одной руке сигарету, в другой зажигалку, и смотрел на Литуновского не моргая. Когда он убедился в том, что Летун в своем уме и его заявление не признак вялотекущей шизофрении, разрешил мысль продолжить.
– В последний день августа, когда вернули меня и привезли тебя, я слышал по радио, что среди красноярских лагерей организован конкурс на лучшее изобретение. Победители его получат приз. Кажется, это домашний кинотеатр. В любом случае, если пообещать начальнику победу, можно убедить его разрешить до участия в конкурсе смотреть фильмы по нечетным дням. Кроме того, можно убедить
Слух зэков усиливается по мере того, как долго он находится в ограниченном пространстве. К окончанию выдвижения Летуном своей бредовой идеи барак уже молчал, превратившись в слух.
– Выйти на него с этим предложением недолго, – отчетливо произнес Бедовый. – И с баней выйти, и с домашним кинотеатром, хотя я плохо представляю, что это такое. Выйти, повторяю, недолго. Можно даже пару недель фильмы посмотреть. А потом, Летун, что делать? Меня, конечно, за эту цыганочку с выходом не тронут. А барак потом такие триллеры смотреть будет, и не только смотреть, но еще и участвовать в них, что слабо не покажется. Я понимаю, ты доброе дело людям сделать хочешь. Хотя бы на неделю. Но ты вперед-то смотри, Андрей. Кидать администрацию нехорошо. Она мстительна. И потом как ни оправдывай свое возмущение, люди скажут – а вы что хотели, бродяги? Детство дорого стоит.
– Ты не понял, – Литуновский сжал спичку, как былинку, теми зубами, что еще оставались, и погонял ее во рту. – Мы не будем кидать Хозяина. Мы возьмем первый приз на конкурсе.
– Ну-ка, брысь отсюда! – возмутился Бедовый, заметив крадущегося в темноте Веретено. – И чем мы возьмем комиссию? Или жюри, как там их называют? Двуручной лопатой поразим? Или подставкой для топора во время обеденного перерыва?
– Кобурой, наверное, для лома, – принял участие в разговоре Колода.
– Андрей, если вывести среднее арифметическое образованности жителей барака, то выйдет четыре с половиной класса. – Посмотрев поверх головы Литуновского, Толян крикнул в темноту: – Мазепа! Тебе сколько лет?
– Тридцать восемь, – раздалось из мрака.
– А сколько сидишь?
– Двадцать два.
– У него четыре ходки, – пояснил Литуновскому Бедовый. И снова крикнул: – Яйцо!
– Сорок три, восемнадцать.
– Ты предполагаешь, что кто-то из них способен представить в голове шестерни, которые заставляют что-то вертеться? – Смеясь, Толян посмотрел на Летуна. – Тут есть два «медвежатника», но не думаю, что кто-то из них получит первый приз от «красных» за то, что представит им на рассмотрение.
Литуновский вынул спичку и бросил ее в пепельницу.
– Зато я закончил Московский государственный технический университет имени Баумана. И все, что мне нужно, это Зебра и расходные материалы. Последнее можно выпросить у Хозяина, если его убедить.
Кто-то присвистнул, и при условиях ограниченной видимости это могло показаться бесовским знаком.
– И у тебя есть мысли? – перестав улыбаться, поинтересовался смотрящий.
– Если бы не было, зачем бы я затевал этот разговор?
Бедовый думал всю ночь. С одной стороны, предложение заманчивое. Хозяин наверняка купится на эту тему. Вряд ли кто из Управления исполнения наказаний ожидает, что конченый люд из шестого барака способен на что-то, помимо того, как кроить после обеда хлеб и растягивать его на весь день. Не думает об этом и Хозяин, в противном случае уже давно бы стал вычислять мастеровитых, как делал это в случае с гербом. «Кто с деревом работал?» – спросил замполит. «Ну, я работал», – ответил Самоделкин, который всю жизнь занимался тем, что собирал тахты, шифоньеры и комоды. И две недели занимался резьбой по кедру. А о новаторских идеях и рационализаторских предложениях на «даче» не помышляет, наверное, не то что Хозяин, но и начальник красноярского УИН, Сам. Выскочи с такой «рацухой» – наверху очумеют от радости. И материалы появятся, и деньжат подкинут для творчества.
С другой стороны, выступать с подобной инициативой для вора – чистой воды западло. Даже в целях улучшения жизни зэков. В неписаном законе ясно сказано – не прими от властей ни копейки, добудь все профессией воровской. Еще не хватало, чтобы на воле разнесся слух о том, что Бедовый с кепкой в руке приходил к «красным» и просил разрешения участвовать в конкурсе художественной самодеятельности. «Ну, и что ты там пел? – спросит на вольном сходняке братва. – „Вечерний звон“?»
Исключено.
А потому… с предложением поучаствовать и обещанием победить к Хозяину пойдет инициатор. Если Толян не ошибается, то это Летун. Сам нарвался. Никто за язык, насколько у Толяна хватает памяти, того не тянул.
Опять же, Литуновский парень упертый. И умный, если выжил три месяца там, где все загибались через неделю. Глядишь, и правда победит. И пусть торгуется с Кузьмой, пока не посинеет. Главное, озадачить Летуна нужно следующим образом: без бани и видика три раза в неделю – никаких изобретений.
Уже засыпая, Банников мысленно поблагодарил Летуна. Обидно, что сам раньше никого на это дело не подначил. Впрочем, кого подначивать было? Яйцо? Или Тунгуса, который проигрывает в «буру» восемь сигарет, отдает, а потом ходит по зэкам и спрашивает: «Если от двадцати двенадцать осталось, это сколько я отдал?»
Утром Бедовый сообщит Литуновскому свое решение. И удивится, что не удивится тот. Хотя человека понять можно и должно. После девяноста дней на раскисшем хлебе и сыром полу особой мимикой при разговоре отличаться не будешь. Да и не поговоришь особенно, после девяноста дней-то полного одиночества.
«Забудь о воле всяк сюда вошедший. Вова Воркута, 1974 г.».
«До дома осталось две тысячи шестьсот пятьдесят семь дней. В минутах больше. Сеня, март 1975».
И чуть ниже: «Вчера, 15 апреля 1983 года у бурята сдох Цезарь. Я рад». Без подписи.
Глава 3
– У меня нет никакой уверенности в том, Литуновский, что во время нахождения в штрафном изоляторе в вашей голове не произошли необратимые процессы. Разговор окончен.
– А перевод в красноярское УИН? – глядя в окно, невзначай проронил Литуновский. – Насколько мне известно, поощряться будут не только заключенные. По радио во всяком случае так говорилось. И мое стремление сделать все возможное для того, чтобы вы ушли на повышение, это что, необратимые процессы? Завтра я наступлю на шишку, грязно выругаюсь, и у вас появится еще один повод водворить меня в ШИЗО. Но мне туда уже не хочется. Мне хочется, чтобы вы отсюда ушли. Уверен, вы солидарны в этом со мной.