За колючкой – тайга
Шрифт:
Белый мишка, еще даже не успевший запылиться к тому моменту, когда за Литуновским пришли, жена, с которой за шесть лет он так и не смог ни единожды поссориться, работа, которую ни разу не предавал, знакомые лица…
Все это сначала медленно двигалось перед его глазами, потом вдруг закружилось со страшной скоростью, промелькнуло, исчезло, и на смену привычному, старому, пришел затхлый запах барака, не просыхающая до утра одежда, лица, надрывающиеся от натуги, и спелые, молодые лица конвоиров, утешавших себя тем, что они здесь на два года, а он, Летун, на восемнадцать.
Восемнадцать лет…
Боже мой, думалось Андрею, Вике будет сорок восемь,
А кто сказал, что она будет ждать столько времени? Он уже столько наслушался, что и тени сомнения не может быть в том, что Вика не откроет объятия кому-нибудь другому. Да, возможно, что она все эти годы будет жить одна. Да, она встретит его дома, но кто уверит Андрея в том, что за эти восемнадцать лет она ни разу не предала его? Ведь это просто невозможно, она человек, как и все.
Литуновский сел на нары и прислушался к себе. Смог бы он ждать Вику восемнадцать лет, не прикасаясь ни к одной женщине? И ужас овладел им, когда он понял, что однозначного ответа, того, которого он ожидал, нет. Если это не случится сознательно, то может произойти случайно. Праздник, чуть превышенная норма спиртного, легкий флирт, а утром будет уже поздно. Уже все произошло, и теперь остается только лгать. Лгать и… раз уж это случилось, и врать все равно придется… Зачем ей мучить себя ожиданием? Срок, в конце концов, дали ему, а не ей.
И он едва не сошел с ума. Выводы, которые не напрашивались в течение трех месяцев, внезапно стали очевидными, и горло вновь перехлестнула веревка горя. Он сидит и строит будущее Вики, а если это уже… Если это уже произошло? Три месяца. Вика не могла и дня обойтись без любви, она была моложе на одиннадцать лет, и от сил и нежности Андрея заводилась с первой минуты близости. Ей сейчас так не хватает этой близости, зато в избытке тех, кто готов понять и утешить…
Он поймал себя на мысли о том, что размышляет, к кому Вика отправит Ваньку, чтобы он не стал свидетелем того, как ее утешает кто-то другой, очень не похожий на папу. Ванька… Он вылитый Литуновский, лишь нос у него чуть с горбинкой, как у Вики. Он вырастет, и так и не поймет до конца, есть у него отец или нет. Не сходит с ним на стадион, на свой первый футбольный матч, и советоваться о первой близости с женщиной будет не с бывшим зэком, валившим в Красноярской тайге кедры, а со сверстником, уже пережившим эти счастливые минуты разочарования.
Уж лучше, если Вика выйдет замуж. Давя в горле слезы горя, которого ни разу не испытывал за сорок один год жизни, Литуновский думал о том, что даст ей развод не задумываясь, лишь бы не чувствовать себя здесь обманутым и забытым. Когда Ванька его увидит, сухого, иссушенного туберкулезным кашлем и язвой, ему, Ваньке, будет уже все равно. Какие чувства может испытывать взрослый человек, который последний раз видел отца в возрасте пяти лет? Да и увидит ли? Прожито всего одна шестьдесят восьмая срока, которая уже показалась вечностью. Больным сном, за который пролетела жизнь.
«Когда я отсюда выйду, Брежнев будет целовать марсианина. А.Смышляев, 1981 г.».
Не будет, Смышляев, не будет.
Фьюить! – рядом с окном, у самой земли,
Скороспель – так, кажется, назвал ее тот старик из Кремянки. К дождливому лету, сказал.
Такие вот перспективы. А как прожить этот день? Как жить здесь каждый день, понимая, что жизнь уходит, утекает как песок сквозь расставленные пальцы, и ее уже ни на что не хватит?
Лето… До лета еще два месяца. А после дождливого августа на болоте завоет выпь, и старик приедет и объяснит, что это к морозной зиме. Выпь воет от переживаний за то, что тепло закончилось, сил накоплено немного, и она не уверена, что их хватит на перелет до Африки. Там, в Египте, у нее есть облюбованный кусочек Нила, где она каждый год проводит время в компании с себе подобными. Там тепло, много лягушек, но до всего этого нужно еще долететь.
А он так хочет быть с Викой и сыном прямо сейчас, за семнадцать лет и девять месяцев до того часа, когда перед ним распахнут ворота «дачи» седьмой красноярской колонии. Он пересек бы двойное ограждение и бегом побежал к вокзалу, не ожидая вечернего рейса зоновского «ЗИЛа», чтобы оказаться попутчиком. Он сходил бы с ума, считая часы дороги, отпусти его прямо сейчас. Но перед тем как ему оказаться на перроне с билетом и справкой об освобождении в руке, должно пройти семнадцать лет и девять месяцев. Должна пройти жизнь.
Придя в себя, он стал прислушиваться к себе, пытаясь понять, какие изменения произошли в нем с того момента, как он стал думать о Вике и сыне. Через минуту вползаемое, не оставляющее его ни на минуту, как и любого другого здесь, чувство голода вновь вернуло его в реальность. Хочется есть, а до ужина еще два часа.
«Хочу мяса…»
Фьюить!..
Глава 2
Лес стоял тут тысячелетиями не для того, чтобы упасть под первым ударом топора или единственным вжиком бензопилы. Природа предусмотрительна, она растит кедры, заботясь об их будущем. Вырастает великан высотою тридцать метров, его гнут бури, прогибает ветки мокрый снег, сушат ветра, а он стоит и продолжает набирать мощь. Поддастся ли он, когда к его подножию подойдут двое измученных болезнями и голодом зэков и начнут долбить его топорами?
Долго им долбить придется. Пилой, пилой его… Когда силы двоих уже на исходе, соленый пот заливает глаза, а обезвоженный организм начинает давать сбои, кедр, чуть затрещав, указывает кроной место своего будущего падения. Ох, как не хочется ему, простоявшему сто лет, падать…
Он будет еще долго цепляться за жизнь, прогибаясь и вибрируя, не давая обессиленным зэкам повалить его огромной палкой.
Зэки упираются в землю, словно пытаясь оттолкнуться от обратного хода ее вращения, наконец стопорят ее, и кедру, которому уже некуда деваться, остается последняя надежда – забрать с собой, если повезет, хотя бы одного из этих мерзавцев. Они приехали в тайгу на четверть своей жизни, и цель у них одна – уничтожить как можно больше его собратьев, простоявших тут века.
– Не сидим, мать вашу!
Конвой зол. Кажется, не выполняется норма. На саму норму наплевать, но подходят к конвою бугры и жалуются, что день перевалил через экватор, а выработки нет. Нет плана, значит, это не зона, а дом отдыха. И конвой свирепеет. С них тоже спросят. Толяну Бедовому на все это наплевать. Он не вмешивается в дела одних и проблемы других. Его задача – вопросы решать и делать все возможное, чтобы зэки за разбором к нему приходили, а не на ножах в бараке схватывались.
– Упрели, суки? За работу!