За короля и отечество
Шрифт:
— Хорошенько заботься о моей девочке, — перевела Риона, — ибо она все, что осталось у меня самого дорогого.
— Я сделаю все, что в моих силах, — пообещал Медройт как можно более твердым голосом, — и еще постараюсь подарить вам внуков, дабы они были вам не менее дороги.
Лайлокен, на протяжении всей церемонии державшийся в тени, выступил вперед с небольшим бочонком вина в руках.
— В знак моего почтения королю Далриады и ожидания грядущей удачи не выпить ли нам за здоровье жениха и невесты?
Даллан мак Далриада с серьезным видом принял бочонок и передал его одному
— Клири, сынок, — спохватился отец Ойлифф. — Принеси-ка вина для Святого причастия, что я прихватил сюда. Самого лучшего, из Рима. Да не забудь кубки.
Что-то во взгляде Лайлокена — какой-то особенный блеск — насторожил на мгновение Моргану, но Даллан мак Далриада уже распорядился, чтобы бочонок отнесли на корабль, а Клири наполнял кубки и передавал их по кругу. Отец Ойлифф провозгласил первый тост.
— Долгой и счастливой жизни вам, дети мои!
— Долгой и счастливой жизни, — хором откликнулись остальные.
Когда все осушили кубки до дна, слово снова взяла Моргана.
— По заведенной много поколений назад традиции пары, сочетавшиеся браком в этом каменном кругу, проводили первую брачную ночь в пещерах под утесом, священных пещерах, помнящих счастливейшие минуты единения тысяч британских новобрачных. Я приказала приготовить покои для молодой пары — мягкое ложе, масляные светильники и вдоволь еды и питья. Даллан мак Далриада, позволь мне пригласить тебя ехать с нами на рассвете в Кэр-Бирренсуорк, дабы увидеть свою дочь на троне Гэлуиддела.
— Я задержусь до рассвета, — согласился Даллан, — но только ради того, чтобы приветствовать дочь в первое утро ее как жены и королевы. После же мне нужно вернуться на свой трон, ибо зима на носу, и нам надлежит сделать еще много приготовлений.
— Разумеется, — согласилась Моргана. Губы у Килин, несмотря на отважные попытки держаться, дрогнули. — Раз так, может, нам проводить молодых на брачное ложе?
Риона перевела ее слова; Даллан мак Далриада улыбнулся и предложил ей руку. Они спустились обратно на пляж, и Моргана повела их вокруг высокого утеса, где море и дожди вырыли за тысячи лет в песчанике глубокие пещеры. У входа в священную пещеру они задержались, дав Даллану возможность крепко обнять напоследок дочь. Потом Риона повела трепещущую невесту дальше, а Даллан быстрыми шагами пошел обратно к кораблю.
— Постарайся, Медройт, — негромко посоветовала Моргана племяннику, — чтобы невеста твоя изведала удовольствие прежде, чем это себе позволишь ты, — так ты начнешь свою семейную жизнь мудро. Руки, губы, нежный шепот — и побольше ласки и терпения.
Он судорожно сглотнул.
— Постараюсь, тетя.
— Вот и хорошо. — Она обняла его. — Я горжусь тобой, Медройт. А я пока пойду в деревушку недалеко от Каменного Круга, куда пригласил нас на ночлег капитан того корабля, что доставил тебя сюда. Увидимся утром. Только пришли Риону — мы с ней пойдем вместе.
Поворачиваясь, чтобы отойти от входа в пещеру, она молилась, чтобы все кончилось хорошо. Каким бы ни вышел результат, она сделала все, что могла. Больше она поделать не могла ничего — разве что лежать без сна, пытаясь представить себе, что скажет на все это Арториус.
Ночь
Ход вел к вершине холма той же дорогой, что и стены лабиринта; собственно, он и был вырублен в скале прямо под стеной, и нижний ряд стеновой кладки на деле представлял собой его свод. Ход был узкий, свод — низкий, но вел ее вверх и вверх. Древние предки построили его за несколько столетий до прихода римлян — так, во всяком случае, гласили предания ее семьи.
У самой вершины подземный коридор раздваивался: левая ветвь уводила вниз, к глубоким пещерам Тора, на протяжении столетий используемых как убежище на время осады; правый же путь вел наверх, к тайному ходу из самого аббатства, ибо строилось оно руками дедов Ковианны, а те не желали, чтобы тайны их сделались достоянием пришлых чужаков, в том числе священников новой религии.
В особенностисвященников новой религии.
Выйдя наконец из ведущего наверх коридора, Ковианна оказалась в часовне Святой Марии, расположенной в самом центре Священного Лона Матери Бригиты. Ковианна находила в этом особую иронию. Заправлявшие аббатством болваны не имели ни малейшего представления о том, что часовня, посвященная Царице Небесной, матери младенца Христа, скрывает проход в детородное чрево куда как более древней Святой Бригиты, богини-покровительницы Тора.
Ковианна отряхнула платье и с наслаждением выпрямила спину, затекшую за время долгого подъема согнувшись. Масляный фонарь, которым она освещала себе дорогу, окрашивал в золотой цвет алтарь, за которым находилось древнее святилище старого храма — покрытый замысловатой резьбой камень, имевший сверху углубление, на котором сидела в древние времена жрица. В дни менструации она орошала камень своей кровью, оглашая свои пророчества.
Она оставила фонарь на камне — теперь она могла найти дорогу и без его помощи; к тому же ей не хотелось будить никого, кроме Мёрддина. Она улыбнулась, предвкушая развлечение. За эту ночь она уже не в первый раз проходила потайным ходом.
За три предшествующих раза она перенесла на место все необходимое для того, чтобы западня захлопнулась. Теперь все ждало под землей выбранную ею жертву.
Ковианна на цыпочках пробралась по коридору, ведущему мимо жалких монашеских келий. Тишина нарушалась лишь едва слышным шелестом ее юбок да редким храпом какого-то объевшегося монаха. Эмрису Мёрддину отвели гостевые покои, расположенные рядом с кельей аббата и предназначенные для посещений высшего духовенства Британии. Дверь в келью была прикрыта неплотно, так что ей удалось проскользнуть внутрь, не скрипнув чугунным петлями.