За красными ставнями
Шрифт:
Большинство сочло бы Илону толстой, но она была всего лишь массивной. При должной тренировке Илона могла бы грести тяжелыми веслами и способна была помериться силами со многими мужчинами. Правда, эта идея, несомненно, ужаснула бы ее. Но, хотя она отдала бы душу за то, чтобы привлекать как можно больше мужчин залпами томных взглядов и движениями губ, сексапильности в ней было немного.
Тем не менее Илона не оставляла попыток. Деньги и добродушие обеспечили ей нескольких любовников, чьими именами она похвалялась при каждом удобном случае.
Остановившись в шести шагах от Альвареса, Илона аккуратно положила сумочку на ближайший столик и раскрыла объятия.
— Иван, mon tres, tres cher! [70] — воскликнула она, как всегда смешивая английский и французский. — Я не видеть вас одна… две недели! Теперь я вас видеть! Вы здесь!
— Ваше зрение редко подводит вас, мадам, — поклонился Альварес.
— Ах, Иван!
В обычае Илоны было обнимать каждого (независимо от пола) и целовать в обе щеки.
70
Мой дорогой, очень дорогой! (фр.)
Хотя Альварес, уже не будучи комендантом, оставался безукоризненно вежливым, многими выходками Илоны он уже, очевидно, был сыт по горло. Когда она подбежала к нему, он напряг мускулы груди и живота. Илона налетела на него и, к своему изумлению, отскочила назад.
— Иван! — Надув губы, как обиженная девочка, Илона оперлась на стол и поправила шляпу. — Это неприятно! Это скверно! Я никогда вас не простить!
— Извините, графиня. Я немного не в себе.
— Никогда, никогда не простить… — Илона умолкла. Ее черные глаза медленно закатились под накрашенными ресницами; гортанный голос стал трагическим. — Я простить вас, бедный Иван! Я р-р-русская! Я плакать! Я смеяться! Никто не знает когда. Helas! [71] Я прощать всех. Это мой слабость. — Илона опустила голову; ее массивные бриллиантовые серьги задрожали. Внезапно она увидела подошедшую к Альваресу Морин и снова взвизгнула. — Это, вероятно, тот самый очаровательный американский девушка, который прилететь вчера на аэроплан! Ah, mon enfant! Que vous etes chic! Que vous etes belle! [72]
71
Увы! (фр.)
72
Ах, дитя мое! Как вы шикарны! Как вы красивы! (фр.)
Илона опять раскрыла объятия, готовая прыгнуть.
Морин с первого взгляда ощутила к ней не только острую неприязнь, но и чувство страха, которое не могла объяснить. Но ей не о чем было беспокоиться. Подойдя к Илоне, Альварес положил руку на ее затылок, что любой наблюдатель, несомненно, счел бы выражением привязанности. Но его длинные сильные пальцы крепко стиснули шею Илоны.
— Мисс Холмс, — произнес он беспечным тоном, — позвольте представить вам графиню Щербацкую.
Можно было понять, почему Пола Бентли не ревновала Билла к Илоне. Но тот, кто принял бы Илону за дурочку, жестоко бы ошибся. Илона сразу поняла причину давления на ее затылок, хотя ничем этого не обнаружила.
— Как поживать, мисс Холмс? — любезно осведомилась она, протянув руку. — Позволить снова сказать, что я находить вас очаровательной.
— Благодарю вас. — Морин взяла большую руку и почти сразу отпустила ее.
Пальцы Альвареса расслабились. Илона расправила тяжелые плечи и опять взвизгнула.
— Совсем забыть! Мне тоже есть кого представить. Oh, pauvre moi, [73] моя сумочка! — Она обернулась. — Марк, cheri, [74] ты не принесешь мне сумочку?
73
Бедная я (фр.).
74
Дорогой (фр.).
Пресловутая сумочка лежала на столе в шести футах от нее. Но мужчина, стоявший позади, тут же подошел, с серьезным видом подобрал сумочку и вручил ее Илоне.
— Это мистер Марк Хэммонд, дорогая моя, — представила Илона. — Grand ecrivain americain! Grand… [75] — Она томно закатила черные глаза. — Grand savant de l'amour! Vous avez compris? [76]
Эта женщина, сердито подумала Морин, не стала бы подбирать кофейную чашку с одного края столика и ставить ее на другой. Она просто лентяйка.
75
Великий американский писатель. Великий… (фр.)
76
Великий специалист в любви! Вы понимаете? (фр.)
Хотя это была правда, но, возможно, не вполне справедливо по отношению к Илоне. Имея достаточно денег всю жизнь, она ожидала услуг и принимала их. В Танжере нет ни подоходного налога, ни других налогов, за исключением двенадцати с половиной процента пошлины на любой импорт. Таким образом, можно ввозить и даже продавать с прибылью самые современные американские автомобили. Илона с ее деньгами жила как в раю.
На сей раз Морин импульсивно протянула руку Марку Хэммонду. Она была рада познакомиться с американским писателем, автором научно-популярных книг.
— Здравствуйте, мисс Холмс, — приятным голосом заговорил Хэммонд. — Боюсь, я должен опровергнуть оба комплимента Илоны Щербацкой. Я не очень хороший писатель и, безусловно, не… второй. Правда, хотел бы быть тем и другим.
— Уверена, что вы себя недооцениваете, мистер Хэммонд, — улыбнулась Морин.
Хэммонд криво усмехнулся в ответ. Подобно тому как от Илоны постоянно исходил аромат духов, вызывая странно возбуждающий эффект, Марк Хэммонд пребывал в ауре джина, нисколько не будучи пьяным. Выглядевший хрупким и сутулым, несмотря на приличный рост, Хэммонд в свои тридцать пять лет был почти лысым. Он обладал длинным носом, светлыми глазами и вообще — обликом бывалого путешественника. Одет он был так же неброско, как Альварес.
— Как поживаете, комендант? — спросил он, с удовольствием пожимая Альваресу руку. Его лоб иронически наморщился. — Мы знакомы… два или три года, не так ли? Интересно, когда вы рискнете назвать меня по имени.
Альварес засмеялся.
— Несомненно, это заинтересовало бы покойного доктора Фрейда, [77] — признал он не без смущения. — Но я не в состоянии это сделать, мистер Хэммонд.
— Однако, — заметил Хэммонд с мыслью о Поле, которая всегда не давала ему покоя, — вы называете по имени Билла Бентли.
77
Фрейд, Зигмунд (1856–1939) — австрийский психолог, основатель психоанализа.
— Его — да. Билл мой ближайший и, возможно, единственный друг.
— Но он англичанин, старина, а вы испанец.
— Я натурализовавшийся англичанин, — ответил Альварес, пожав плечами. — Возможно, поэтому у меня английские инстинкты. Я привык называть себя испанцем, как вы в вашей стране называете себя ирландцами, шотландцами, голландцами или немцами, хотя ваши деды и прадеды могли родиться на американской почве.
Илона яростно подергивала тройную нитку жемчуга на шее. Она не могла вынести ни минуты неучастия в разговоре.