За крокодилами Севера
Шрифт:
Сейчас наша тропа начнет спускать вниз с бугра-гривы, и тут, слева от дороги, следует заглянуть в мой тайник, куда прежде, всякий раз возвращаясь с озера, убирал я свое весло, что было для меня одновременно и шестом, и небольшую досочку, кухонную принадлежность, для разделки рыбы… Вот и тайник среди заметно подросших елочек. Но весла нигде нет. А вот досочка цела… Подбираем досочку и спускаемся к воде.
Вода здесь почти вся скрыта от нас сплошной стеной камыша-тростника, среди которого только небольшой прогал-причал, или как здесь говорят, присталище, где и оставляют рыбаки, посещающие эти места, свои плоты.
Помнится, здесь всегда было два неплохих плота: один — помоложе, другой — постарше. Конечно, эти плоты давно
Сводим с берега, спускает на воду первым тот плот, который кажется мне получше, помоложе. Плот разводит собой прибрежную траву и замирает в ожидании дальнейших указаний. Осторожно ступаю на бревна плота и чувствую, что он все-таки не держит, как следует, человека. Но если этот «дредноут», что был помоложе, уже успел постареть и требует помощи, то второй плот, давно состарившийся, тем более совсем не готов отправиться в плавание… Что делать — берись за топор и вали сухую сосну-сушину, затем вырубай из ее ствола два подходящих бревна, доставляй их к причалу и подвязывай старательно с двух сторон к своему пострадавшему от времени плавсредству…Теперь плот подправлен готов к путешествию.
Добываем два таких же сухих бревна и для второго плота. Я остаюсь править этот плот, а Ялмари, хоть он и активно сопротивляется и хочет дождаться меня, оправляю все-таки на озеро: мол, лови рыбу на уху.
Ялмари на плоту, в руках у него шест. Шест тихо уходит в воду, и мой друг очень ловко, будто всю жизнь только и путешествовал на таких вот плотах по озерам, управляется со своим плавсредством. Я не тороплюсь выбираться далеко на озеро и пока только наблюдаю за своим финским гостем. Его плот у правого от нас берега. Это так называемый утренний берег — солнце заглянет сюда только после полудня, и сейчас там густая тень от вековых елей, спустившихся к самой воде. И там с рассвета до полудня может быть самая серьезная рыба. Но когда солнце доберется сюда и засветит, как говорят у нас, воду, рыба отсюда либо уйдет, либо забьется в самый берег. И тогда рыболову надо перебираться к противоположному, вечернему берегу, где после полудня все дальше и дальше от берега станет расходиться тень
Тростник немного мешает мне наблюдать первую встречу Ялмари с нашей таежной водой. Я немного подаю вперед свой плот и теперь вижу, как мой друг отправляет в сторону берега блесну. Блесна у него сейчас колеблющаяся. Она, как и положено такой не очень тяжелой колеблющейся блесне, достигнув цели, отмечается тут легким шлепком по воде. Рыболов ждет, когда блесна опустится на дно, затем легким рывком поднимает ее со дна и не спеша возвращает к плоту. И тут, когда блесна вот-вот должна была вынырнуть из воды, что-то сразу останавливает приманку и резко сгибает в крутую дугу удилище.
Это что-то оказывается совсем неплохой щукой. После недолгого спора-борьбы с опростоволосившейся хозяйкой Чебусозера, Ялмари ловко подхватывает ее подсачком. Рыба на плоту. Вот и первый подарок стране Суоми от нашего таежного озера.
Снова блесна в воде, снова не спеша возвращается обратно, к плоту, но на этот раз возвращается без каких-либо приключений — не каждый раз получать дорогие подарки…
Я не тороплюсь начать свою рыбную ловлю. Надо подождать, посмотреть, сколько и кого поймает Ялмари. Сегодня нам не надо много рыбы — только на уху, сегодня мы не вернемся домой, а будем ночевать здесь, на берегу Чебусозера. Так что рыбу для завтрашнего рыбного пирога-рыбника будем ловить только завтра утром.
Я готов в случае чего поддержать своего друга и поймать сколько-то тех же окуней, если он оплошает
Все-таки я не выдерживаю — беру в руки свой спиннинг и собираюсь проверить, согласно ли добро встретить меня мое Чебусозеро после стольких лет разлуки…Когда-то именно здесь, где замер на воде сейчас мой плот, мою легкую блесенку-лепесток тут же, на самом первом забросе, атаковал окунь-окунище, потянувший далеко за килограмм. Он ударил-схватил блесну и, не останавливаясь, тяжело пошел в сторону, никак не соглашаясь сначала остановиться и повернуть к моему плоту. Я и теперь, по памяти прошлого, отправил свою блесенку в то же самое, счастливое когда-то для меня, место, дождался, когда она почти опустится ко дну, и начала вращать катушку. И тут же, как тогда, когда мое озеро преподнесло мне первый раз свой очень дорогой подарок, удар по блесне, но, правда, уже не такой сильный.
Я подвожу к плоту ершистого окунька — в прозрачной воде мне хорошо виден его высоко поднятый, готовый к встрече с любым врагом, спинной плавник, виден его густо зеленый бок. Окунь в подсачке — он не велик, всего граммов на триста пятьдесят. Следом сманиваю еще одного, такого же местного разбойника, затем третьего, и оставляю пока свою снасть.
На моем плоту давно устроено кем-то небольшое седелышко-лавочка. Седелышко еще крепкое, надежное, и я с удовольствием располагаюсь на узенькой досочке и в таком вот блаженном расслаблении остаюсь посреди тихой-тихой таежной воды. Ниоткуда никакого постороннего звука — только легкий-легкий плеск от шеста моего друга да далекое «пить-пить» канюка, который кружит над тайгой в другом конце озера.
Ялмари, не торопясь, движется в мою сторону. Наши плоты наконец сходятся и застывают на месте. Я показываю Ялмари своих окуней, в ответ он достает из сумки щуку и пяток таких же, как у меня, полосатых разбойников.
— Сегодня нам хватит?
— Конечно, хватит, — соглашаюсь я, — хватит на очень хорошую уху…
Как принимающая сторона, именно я несу ответственность за уху, а Ялмари добровольно берет на себя обязанности кострового. И пока я готовлю для ухи рыбу, он успевает доставить к нашему будущему костру вершину той самой сухой сосны-сушины, которую свалили мы сегодня, чтобы подремонтировать наши плоты. У Ялмари с собой оказывается небольшая, но с достаточно высоким зубом пила-ножовка, он ловко разделывает ей сосновую вершину на аккуратные, одно к одному, почти игрушечные полешки и складывает их тоже в почти игрушечную поленницу.
А дальше веселые языки огня над сухими сосновыми дровишками, а там и мой вместительный, «семейный» котелок над разгоревшимся костром.
В котелок сначала щучью голову, щучий хвост-махалку и окуневые головы. Все это не очень спешно варится-кипит. Пробую деревянной ложкой уху — пора опускать в котелок рыбу. Куски щуки и окуни без голов варятся уже не так долго. Как только рыба будет готова, я достану ее из ухи и разложу на той самой досочке, которая, к счастью, сохранилась до нас в моем тайнике. На досочку предварительно насыплю соль, на эту соль куски отваренной рыбы и совсем немного соли на рыбу. Теперь все это должно немного остыть, и только потом можно будет употребить это кушанье. Но сначала, наверное, надо попробовать уху.
Я протягиваю Ялмари кружку с горячей ухой, он пробует ее, но почему-то отставляет кружку в сторону и сначала принимается за рыбу.
— Хювя-хювя, хорошо-хорошо, это все, что слышу я от своего друга после каждого принятого им, и видимо, не без удовольствия, куска отварной щуки.
Вкус собственноручно изловленной щуки Ялмари, наверное, уже оценил и теперь принялся за отварных окуней. И опять только: «Хювя-хювя, хорошо-хорошо».
Рыбы, отваренной в ухе, у нас в достатке — нам ее не съесть за раз.