За мертвыми душами
Шрифт:
Бородач внимательно глянул на меня.
— Их, стало быть? — переспросил он.
— Да. К Морозову, к Ивану Николаевичу…
— Так, так!..
— А ему скажи, что ты от меня: он тебя как родного примет!! — обратился ко мне Пров Иванович.
— Да не лучше ли будет где-нибудь на постоялом заночевать? — сказал я.
— Вот еще придумал?!
— Грязно в избах-то, ваше степенство, — поддержал Прова Ивановича Силыч — клопы, дети!.. У Иван Миколаича на что лучше… Только вот насчет лошадок-то… покос ведь, деревня-то как вымерла.
— Знаю порядки. А надо: расстарайся для меня!
— Для вас завсегда рад услужить!.. Разве вот Михей дома?.. — воротился он, будто, с покоса.
— Какой Михей? Не Полканов ли?
— Он самый.
Пров Иванович покачал головой. — Дурашный он!..
— Да что ж, что дурашный, довезет! — возразил Силыч. — Тут и езды-то нет ничего, от силы через два часа в Мотовиловке будут. Ни, Боже мой, никого больше в деревне нет!
— Ну хоть его, что делать!.. — согласился Пров Иванович.
— Машка? — крикнул Силыч, обратясь к двери. Из нее высунулась смышленая рожица девочки лет девяти.
— Беги-ка ты к Михею, да покличь его: Пров, мол, Иванович требуют! Да живо!
Девочка поправила красный платок, повязывавший ее белобрысую головенку, степенно сошла с крыльца и, потупившись, прошла мимо нас.
— Здравствуйте!.. — истово, как большая, сказала она на ходу и поклонилась нам. У калитки степенность ее исчезла: замелькали босые пятки, и девочка во весь дух понеслась по улице.
Мы вошли в просторную, чистую избу. Хозяйка уже расставила на большом крашеном столе стаканы и крынку молока; у большой печки шумел ведерный самовар. По одну сторону его сидел в одной рубашонке годовалый ребенок, по другую котенок и оба внимательно гляделись в начищенные бока его. Тут же бродил довольно уже большой, видимо только что брошенный матерью, серый цыпленок и изредка жалобно спрашивал — «где? где?»
Не успела хозяйка подать на стол самовар, в избу шмыгнул наш гонец — Машка.
— Сичас идет!.. — проговорила она, взбираясь на лавку у противоположной стены. Девочка уселась, сложила на коленях руки и с деловитым видом стала глядеть на нас.
Минут пять погодя дверь опять отворилась, и через высокий порог неуклюже, боком вступил в избу белокурый, щуплый мужичонко лет тридцати пяти. Он перекрестился на красный угол, затем отвесил два поясных поклона — один иконам, второй нам — и присел на краешек скамьи у двери близ девочки.
— Вот что, Михей… — заговорил хозяин: в голосе его чувствовалась покровительственно-пренебрежительная нотка. — Их милость… — он кивнул в мою сторону, — господина купца к Морозову свезти требуется?
— Вот она, какая штука-то?.. — тенорком проговорил Михей и с озабоченным видом взялся за давно не чесанную бороду, висевшую у него в виде полос войлока. — Отчего не свезти?.. можно!!
— Дорогу знаешь? — спросил Пров Иванович.
— Господи, да ведь, сто лет по ей ездим! — воскликнул Михей. — А только к какому же это Морозову?
— Да к Ивану Миколаичу, к кому же больше? — ответил хозяин. — Знаешь, чай.
— Вот она, какая штука-то?.. — опять повторил Михей. — Знаю, понятное дело!
— Берешься довезти? — спросил Пров Иванович.
— Можно, говорю!
— Цена?
— Вот она, какая штука-то?.. — Михей поскреб затылок. — Цена пять целковых!
Пров Иванович строго поглядел на него.
— Да ты бы уж ровно сто спрашивал! Крест-то на тебе есть?
— Имеем, как же!
— А имеешь, так и помятуй о нем! Трешку — и никаких больше.
— Ведь покос, Пров Иванович? Время-то какое?
— Ты ж откосился, что тебе до покосу? Запрягай ступай!
— Вот она какая штука-то!.. — раздумчиво произнес Михей и поднялся с лавки. — Стало быть закладать пойду.
Он призадержался на пороге, словно бы не решаясь переступить через него, затем обратился к хозяину:
— Иван Силыч, ты бы мне хомутика ссудил? мой-то лопнумши!
— А чего не чинишь? — сердито спросил тот.
— Времени нету, ей-Богу! Вот она какая штука-то!
— Халда ты! У настоящего хозяина на все время сыщется, а у тебя все из рук ползет! только вот для Прова Ивановича даю хомут! Как обернешься, так чтобы тем же духом назад его!..
— Да уж сейчас принесу, будь надежен!.. Он снял со стены один из хомутов поплоще и уже хотел выюркнуть за дверь, но оклик Прова Ивановича остановил его.
— Дорогу твердо знаешь? — спросил он.
— Господи, да уж будь спокоен! тыщу разов, может, по ей ездил! — воскликнул Михей, держа перед собою хомут, как икону. — Знаю!!.
— Ну, то-то же! Смотри, чтоб в исправности их доставить!
— Да уж понимаю… Это как на каменную стену положись — доставлю! Вот она, какая штука-то!.. — Михей опять бочком как бы вывалился через порог из избы.
Пров Иванович стал прощаться со мной и делать последние наставления. Книги мои он увозил с собою. Выполнив тщательно составленный им маршрут, я должен был вернуться к Прову Ивановичу и уже от него ехать в Питер.
Мы расцеловались, и я вместе с хозяевами вышел на улицу проводить приятеля.
— Ну, будь здоров! — проговорил с высоты брички Пров Иванович и приподнял картуз. Строгое лицо его мелькнуло мимо, и клуб пыли сразу вырос за бричкою; до самого конца деревни над нею виднелась прямая спина и картуз Прова Ивановича.