За мертвыми душами
Шрифт:
совсем тихо, говорком закончил Булкин; струнные аккорды затушевали последние ноты.
— Превосходно! — невольно воскликнул я — с таким мастерством, юмором и чувством была исполнена песня.
Лазо сидел, привалясь боком к бочке-столу, вытянул ноги и медленными глотками отхлебывал густое вино.
— Забавно! — проронил он. — А и пакость же, в сущности говоря, эти частушки!
— Чем? — осведомился Булкин. — Новая народная поэзия…
— Ну, тут поэзия и не чихала! — возразил Лазо. — Котлеты из бессмыслицы… «сидит милый на крыльце с выражением в лице» — это что же может значить?
— «Выражаться» по-простонародному значит скверно ругаться. Стало быть, и лицо у милого было соответствующее — презрительное, что ли. Вообще смысл теперь не головой, а чутьем понимать надо!
— Еще чем-нибудь не придумаешь ли? — окрысился Лазо. — Нет брат, надежнее головы у человека места нет! Разнуздались теперь все, вот и песни пошли такие же! Разве сравнишь их с прежними, старинными?
Булкин отрицательно покачал головой.
— Тех уже нет! — заметил он. — Старое все до конца умерло: мы ведь среди непогребенных мертвецов бродим! Идет новое…
— Гордое да безмордое? — подхватил Лазо. — А имя им одно — хулиганство!
— Что-то идет! — раздумчиво повторил Булкин. — А внешность — это временное… Мне на днях пришло в голову хорошее сравнение… — добавил он, как бы вспомнив, — хулиганство — это клуб пыли на горизонте; мы его видим, но что за ним — не знаем: стадо ли идет, буря ли? Но чему-то быть… так жить нельзя!
— Это тебе нельзя?
— Это мне нельзя.
— Почему, Вампука несчастная? Что тебе нужно, спрашивается? Жена красавица, деньги есть, все есть, черт подери! Корабля с обезьянами еще, что ли, надо?
— Свободы! — твердо выговорил Булкин и шлепнул ладонью по бочке. — Правительства иного!
— Булка, иди пей нашатырь, ты уже насвистался!! — соболезнующе возопил Лазо. — Жену с правительством спутал!! Не руби тот сук, на котором сидишь, как говорил Заратустра! [56] Русскими словами тебя не проймешь, так пойми иностранные: у одного француза спросили — какая разница, по-вашему, между французами и русскими? Тот и ответил: — «у нас все сапожники стремятся стать господами, а у вас все господа мечтают угодить в сапожники»! Верниссимо! И ты такой же тип! Ну где, в чем тебя правительство обидело, как, говори?! — Лазо колотил кулаком по бочке, и глухой гул раскатывался по всему погребу. — От урядников тебе почет; становые козыряют, чего еще тебе, анафема, надо?
56
Заратустра (Заратуштра, Зороастр) — пророк и реформатор древнеиранской религии 6 в. до н. э. Дворянин Лазо ёрнически ссылается на книгу Фридриха Ницше «Так говорил Заратустра», которая была популярна и модна в России конца XIX — начала XX в.
Булкин рассеянно пощипывал струны, затем взял несколько аккордов.
— Хороша у нас деревня…— напел он вместо ответа, —
— Только улица плоха! Хороши у нас ребята, Только славушка лиха!Странна была струнная молвь в подземелье; звуки, как что-то живое, налетали на стены, убивались и с шелестом падали на мягкую пыль.
— Булка! — с горечью воскликнул вдруг Лазо. — Мы с тобой стареемся! Прежде, бывало, плясали здесь, а теперь о политике говорим! До чего ты меня довел, унутренний супостат?!!
— Скажите, — обратился ко мне Булкин. — Вы верите в то, что император Александр I скрылся под именем Федора Кузьмича [57] ?
— Много данных за это, — отозвался я, — а вас это интересует?
— Очень. Есть что-то захватывающее в его поступке! Так вот уйти, расстаться со всем… великий подвиг!
— Ты еще, смотри, не подвинься эдак! — буркнул Лазо. — Отыщу!! — он стукнул кулаком. — Жизнь-то — она, брат, длинная: в мужичьих лаптях ее всю не оттанцуешь; бутылочку Нюи захочешь!
57
Существует легенда о том, что Александр I не умер в Таганроге в 1825 г., а долгие годы скрывался под именем странника-монаха Федора Кузьмича.
— А что есть жизнь? — с усмешкой спросил Булкин. — Видел, как деревья бросают тени? Утром они огромные, густые, к полдню они тоньше и меньше, а к ночи все сливается в общую тьму…
— А за ночью новый рассвет! — сказал я.
Булкин опять взялся за гитару.
— Я вам прочту мое стихотворение в прозе… в нем мой ответ! — Он сел поудобнее и закинул назад голову.
— Сон земли! — в повышенном, мело декламаторском тоне произнес он; гитара начала аккомпанемент.
— Спит земля и видит сон… Тени от облаков бегут по ней, и кажется ей, что это возникают царства, города и люди. В ясный радостный день чудятся ей пенье колоколов, праздники и веселье; в мрачные слышит гром, видит молнии: в урагане и в пламени гибнут города и царства…
Спит земля и видит сон…
Бред об их жизни подслушали тени и гордая мысль осенила их: «Мы — действительность». И тени погнались за тенями — за славой, за властью, за расширением границ. Стал незаметен им быстрый их бег по земле. Секунда — жизнь отдельных теней, минута — городов и царств…
Среди светил зашифрованной телеграммой несется в необъятном пространстве земля.
Спит она и видит сон…
В семь часов утра на следующий день Лазо с заспанным, измятым лицом стоял на мокрой от росы платформе станции и махал белым платком вслед уносившему меня поезду.
— До свиданья!! Пиши! Телеграфуйте!!! — слышался крик его.
Югославия. Земун. 1921 г.
А. В. Блюм
Мертвые души и живые книги
Вы, читатель, познакомились с оригинальным и редкостным явлением отечественной литературы — романом о путешествиях и похождениях библиофила. Принадлежит он перу Сергея Рудольфовича Минцлова (1870–1933). Его литературное наследие очень велико и разнообразно: им написано и издано около 60 книг. Однако в наше время Минцлов известен, в сущности, лишь в качестве автора ряда фундаментальных библиографических работ и тщательных описаний своей личной библиотеки.