За Нарвскими воротами
Шрифт:
В общем, выходить Лере совсем не хотелось. Но теперь она уже больше не стояла часами у окна, а старалась занять себя чем-нибудь: вырезала выкройки из журналов, что-то шила. Она давно поняла, как опасно бездельничать, – начинаешь постоянно прокручивать одно и то же в голове, а чтобы избежать этого, нужно занять чем-то руки, тогда и голова будет занята делом. Но ведь надо было что-то есть, а в ее положении – желательно побольше и получше. Один как-то раз, в самые первые дни своего добровольного заточения, она, сказавшись больной, попросила соседку тетю Шуру принести ей продукты из магазина. Тетя Шура жила здесь с незапамятных времен, она была одна из немногих оставшихся в этом доме первых жильцов – тех, кто получил комнаты от «Красного треугольника». К Лере она относилась
Когда Лера вышла из подъезда, первым делом у нее закружилась голова от ощущения открытого пространства и свежего морозного воздуха. Так всегда бывает, когда долго сидишь дома, например во время болезни, а потом наконец-то решаешься выйти. Лера глубоко вдохнула, радуясь неожиданной свежести (после недельного сидения в душной квартире она вообще забыла, что такое бывает), постояла с минуту, набралась сил и пошла через двор направо, на ту улицу, где был магазин.
Во дворе было безлюдно, даже дворников на этот раз не было. В самом центре двора за покосившимся дощатым забором пустовала занесенная снегом спортплощадка – детей в этих домах было мало, и некому было играть в хоккей. Кругом высились всё те же ветхие здания, с печальным видом доживающие свой неожиданно долгий век, – только рядом со спортплощадкой торчала какая-то вызывающе современная будка непонятного назначения. Недавно выкрашенная в кричащий ярко-розовый цвет, с шикарной входной дверью и белыми жалюзи на окнах, она резко выделялась на фоне серого грустного зимнего двора с его убогими постройками. Такое соседство напоминало кадры потускневшей черно-белой кинохроники, на которых с помощью современных компьютерных технологий раскрасили только одну деталь – например, красный флаг.
Лера вышла на улицу, где сновали прохожие, и быстренько побежала в продуктовый магазин. Ей надо было как можно скорее и незаметнее прошмыгнуть в магазин, купить всё необходимое и точно так же вернуться домой, не привлекая к себе внимания. И ей это почти удалось – правда, в магазине, не в каком-нибудь современном супермаркете, а в обычном продмаге, почти совсем не изменившемся с советских времен, она заметила одну знакомую тетеньку, но сделала вид, что не узнала ее (в последнее время она часто так делала). Та же, очевидно, размышляла на хозяйственные темы и не обратила на Леру никакого внимания.
Лера купила всё, что нужно, и, довольная и уже несколько приободрившаяся, вышла на улицу. Она внимательно осмотрелась по сторонам, но ничего подозрительного не заметила. Чуть поодаль у перекрестка действительно стоял один блюститель порядка, но Лера его не знала, и к тому же он был слишком занят с каким-то пьянчужкой. Путь был свободен – можно было спокойно возвращаться домой.
Она уже почти поравнялась с одинокой железной калиткой, неизвестно зачем сооруженной у входа в их двор, как из забегаловки напротив вывалилась компания из трех человек. В одном из них она сразу узнала Руслана, и с ним было еще двое молодых людей южной наружности. Было видно, что все трое уже сильно пьяны и даже как будто ссорятся, но Лере некогда было соображать, в чем дело, она стремглав кинулась к входу во двор, надеясь скрыться за длинным домом.
Но не тут-то было. Как бы ни был Руслан пьян, он всё же успел ее заметить (Леру и раньше поражала та его наблюдательность и смекалка, которую он проявлял в любой ситуации). Он бросился к ней, а за ним побежали и двое его спутников, как псы за вожаком, – они не соображали, в чем дело, только поняли, что кого-то надо ловить.
Руслан на ходу схватил ее за плечо и силой втащил во двор, подальше от людей. Во дворе никого не было, только чуть поодаль, у отвратительной ярко-розовой будки, какой-то богатый дядя садился в свое авто. Уже смеркалось, и, как часто бывает в сумерках, всё происходящее казалось Лере нереальным: опять пришло ей в голову, что это всё уже когда-то давным-давно случилось, а сейчас она только смотрит кино.
– Куда это ты от меня бежала? – спросил Руслан, когда они наконец-то остановились. Он на удивление четко выговаривал слова и на ногах стоял твердо, не шатаясь: то ли весь хмель с него уже слетел, то ли он и всегда так хорошо владел собой, в любом состоянии. Только черные глазки из-под низких бровей смотрели нехорошо – они были мутные и от выпитого какие-то особенно злые.
– Я… мне домой нужно, – пробормотала Валерия.
– Погоди еще. Поговорить надо. Ты продала то, что я тебе тогда принес? Где деньги?
– Нет у меня никаких денег. А тот пакет я потеряла, – с трудом выдавила из себя Валерия и тут же сама ужаснулась тому, что сказала, – она почувствовала, как ее затягивает в какой-то мощный водоворот и она стремительно идет ко дну. Смотреть в глаза Руслану – цепкие, злобные, ненавидящие глаза – было невыносимо, и она отвернулась в сторону.
– Ты что это, серьезно? – помолчав несколько секунд, ответил Руслан. – А ты знаешь, что за это бывает?
– Руслан, я всё объясню, – собрав все силы, заговорила Валерия. – Я отдам…
– Да не надо ничего объяснять! – резко перебил Руслан. – Деньги давай
– У меня сейчас нет, – еле слышно прошептала Лера.
Через какую-то долю секунды Валерия вдруг обнаружила, что лежит на снегу, а над ней нависли три темных силуэта. Удар пришелся ей прямо в челюсть – в первый момент она даже не почувствовала боли и не поняла, что произошло. Видно, Руслан когда-то занимался боксом, бил он профессионально – резко, без замаха, не сжимая пальцы в кулак.
Как раз в этот момент с ними поравнялась машина богатого дяди, выезжавшего со двора на улицу. Валерия приподнялась на локтях и попробовала что-то крикнуть, позвать на помощь. Но дядя, который всё прекрасно видел и понял, с невозмутимым видом проехал мимо. «Наверно, он тоже торгует наркотиками», – почему-то подумала Лера. Это была ее последняя оформленная мысль.
Когда она потом пыталась вспомнить и пересказать всё дальнейшее, связного рассказа у нее не получалось – в ее памяти всё слилось в один страшный кровавый кошмар. Кажется, приятели Руслана, которые всё это время простояли с бараньим видом, даже не пытаясь понять, о чем речь, схватили ее и поставили на ноги. Они поняли только одно: что можно уже начинать бить, а больше им ничего и не нужно было. Они уже слегка протрезвели на морозе – ровно настолько, чтобы снова вполне овладеть своими руками и ногами, – и начали избивать Леру, нанося удары в грудь, в лицо, в живот. С каждой секундой этой вакханалии они свирепели всё больше и больше, как акулы, почувствовавшие вкус крови. Один из них, с каким-то особенно тупым, неподвижным, «совиным» взглядом круглых светло-карих глаз, ударил Леру ногой в живот, снова опрокинув на землю. Только сейчас Лера испугалась, сознание, притупившееся от бесчисленных ударов, снова вспыхнуло в ней мыслью о ребенке. Она слабо вскрикнула и выставила вперед руку, пытаясь защититься от очередного удара. Руслан, конечно, знал, что она беременна, но он даже не попытался остановить своих приятелей. Лера потом не могла точно припомнить, бил ли он ее вместе со всеми. Кажется, всё это время он стоял чуть в стороне, в двух шагах, спокойно наблюдая за происходящим, ему как будто даже лень было вмешиваться. Для него всё это давно стало частью обычных милицейских будней.
Снова они поставили ее на ноги, и снова посыпались удары. Один, самый страшный удар попал Лере прямо в верхнюю челюсть, и Лера буквально услышала хруст выламываемых зубов. Но боли она даже не почувствовала, она вообще больше ничего не могла ощущать – и она сама, и ее тело, и фигуры ее палачей, и всё вокруг растворилось в каком-то необъятном кровавом тумане и слилось в единую пульсирующую, бессмысленно дергающуюся, хохочущую реальность.
Вдруг в какой-то момент всё стихло. Удары прекратились, и Лера обнаружила, что она снова лежит на снегу, вся в крови, а рядом маячат фигуры всё тех же ублюдков. Видимо, Руслан решил, что на сегодня хватит, и остановил их. Он еще что-то тихо сказал им, и они быстро пошли к выходу со двора на улицу. Он и сам уже собирался уходить.