Шрифт:
Глава 1
Дом, из которого вышла Валерия, стоял во дворе, он был отделен от Обводного канала своим братом-близнецом – точно таким же «кировским» длинным желтым домом с терракотовой отделкой. Он даже повторял его причудливый изгиб – длинное тело дома тянулось анакондой через весь двор, а под конец неожиданно делало забавную загогулину, точь-в-точь как у его собрата, выходившего фасадом на канал. – Дома эти, построенные еще до войны заводом «Красный треугольник» для рабочих – в основном, бывших сельских жителей, сбежавших от коллективизации, – давно уже обветшали, их нарядная когда-то отделка облупилась, а карнизы и козырьки подъездов местами обвалились.
Валерия прошла через двор, заставленный машинами, среди которых были и иномарки, до смешного не гармонировавшие с этим убогим антуражем. У выхода со двора на улицу она столкнулась со стайкой бродячих собак, одна из которых, совсем маленькая бойкая собачонка, неизвестно почему яростно лаяла на другую, покрупнее, уютно свернувшуюся калачиком, – как будто пытаясь ей что-то доказать. Но та оставалась совершенно равнодушной к аргументам своей товарки и, уткнув морду в лапы, только лениво прищуривалась, радуясь редкому зимнему солнышку.
Забавная сценка на секунду привлекла внимание Валерии – она иногда подкармливала этих собачек, но сейчас ей было не до них. Она выскочила со двора и почти побежала по улице, делившей пополам Екатерингофский парк. В парке, безлюдном в этот зимний будний день, пустовала одинокая, никому не нужная летняя эстрада, а рядом с ней была танцплощадка, которая когда-то служила местом встречи окрестной молодежи, а теперь лишь изредка оживала в дни праздников. С высоченной разноцветной горки в самом центре парка тоже никто не катался – каникулы кончились, и дети пошли в школу.
Валерия шла хорошо знакомым маршрутом и, задумавшись о своем, пару раз чуть не попала под колеса легковушек, которые, для того чтобы быстрее миновать обычный на этой улице затор транзитного транспорта, ехали прямо по тротуару вдоль парка. Один из водителей даже покрутил пальцем у виска, намекая на состояние девушки, – и был недалек от истины.
В самом конце парка за оградой показалась конюшня конноспортивного клуба, где неподвижно грелись на солнышке несколько разномастных лошадей с аккуратно подстриженными гривами и длинными, пушистыми, как метелки для уборки пыли, хвостами. У них тоже сегодня не было клиентов. Десятиградусный мороз, подгонявший немногочисленных пешеходов, видимо, нисколько не беспокоил выносливых лошадок – они наслаждались редкой возможностью побездельничать и тихо размышляли о своей лошадиной жизни, слегка подрагивая ресницами удлиненных «восточных» глаз.
Было около полудня, солнце стояло уже где-то за парком. Между оголенных черных стволов огромных деревьев едва заметно колыхались крошечные снежинки, загораясь на солнце песчинками золота.
За мостом через узенькую речушку со смешным названием Таракановка, служившую парку границей, пошла какая-то совсем дикая местность. Показались полуразрушенные дома со следами пожаров. Сквозь пустые оконные проемы видны были обгоревшие комнаты, где обвалившаяся во многих местах штукатурка обнажала допотопные деревянные перекрытия. Справа тянулось безликое производственное здание, на первом этаже которого неизвестно кто и зачем открыл довольно претенциозный ресторан, никому не нужный в этом простонародном микрорайоне.
Но Валерия спешила в куда более скромное заведение. Сразу за мостом она нырнула налево под грязную зеленую арку в узенький проулок, ведущий прямо к цели ее путешествия. Здесь ее тут же обступили такие же приземистые домишки – потрепанные, жалкие, но очень милые. Одно сильно разрушенное здание выглядело так, как будто только вчера пережило прямое попадание авиабомбы. Наконец, миновав неожиданно элегантный заводской корпус – стройный, симметричный, увенчанный маленькой изящной башенкой, – Валерия вышла на нужный ей перекресток.
Здесь, за перекрестком, внезапно открывалась совсем другая картина. Начиналось царство маленьких аккуратненьких особнячков, построенных военнопленными немцами после войны. Они дробили кирпичи разрушенных бомбежкой домов, лепили из получавшейся крошки блоки и создавали для ленинградцев свой маленький бюргерский рай: хорошенькие двухэтажные домики, как будто вышедшие из старинных немецких сказок, – розовые, желтые, фисташковые, терракотовые рождественские пряники. Но и этот когда-то очаровательный и вполне европейский квартал выглядел теперь запущенным и убогим: разноцветная краска пряничных домиков облупилась, каменные крылечки ушли в землю, а деревянные двери парадных растрескались и скособочились.
На первом этаже вполне приличного желтого домика на углу прямо под мемориальной доской с надписью, рассказывавшей о том, что эта улица названа именем героя войны – бесстрашного летчика, который, «выполняя боевое задание, повторил подвиг Гастелло, направив горящий самолет в скопление вражеских танков», – находилось небольшое кафе, куда и торопилась девушка. Внутри заведение имело самый затрапезный вид: стены и барная стойка были окрашены в какие-то аляповатые цвета, стояло несколько высоких металлических столиков и стульев, вдоль стены располагались игровые автоматы, не пользовавшиеся здесь, впрочем, популярностью. На кассовом аппарате красовалась лаконичная, но многозначительная надпись: «Деньги и водку в долг не даем».
Дама за кассой, интересная блондинка лет тридцати, имевшая вид «женщины, достойной лучшей судьбы», обслуживала немногочисленных посетителей привычно быстро и собранно, время от времени бросая указания повару – молодому человеку «кавказской национальности» с необыкновенно утомленным лицом. Ассортимент был самый непритязательный, под стать месту, да и посетители всё равно брали в основном только водку.
Народу в кафе было немного, в основном одни мужчины, почти все довольно потрепанного вида. Они приходили, выпивали и уходили – заведение было не из тех, где засиживаются подолгу. Многие были знакомы между собой. Чуть в стороне отдельно расположились два посетителя посолиднее, в приличных дубленках и пыжиковых шапках. Они пили водку и убежденно крыли своего, видимо, более удачливого приятеля, за которым «каждое утро такая, блин, тачка приезжает».
Валерия взяла пятьдесят граммов коньяка и села за столик у окошка. Другая женщина могла бы почувствовать себя неловко, оказавшись одна в мужской полуопустившейся компании. Но только не Валерия – много воды уже утекло с тех пор, когда она могла переживать и трусить из-за таких мелочей, много случилось такого, что ожесточило ее сердце и сделало ее равнодушной к социальным условностям и невосприимчивой к злорадному любопытству и насмешкам.
И всё же сегодня ей самой не нравилось то, что она делала. Она понимала, что делать этого не надо, и сердце ее мучилось, когда она нервно барабанила пальцами по столу и пыталась другой рукой поднести к губам рюмку. «Надо выпить и успокоиться», – подумала она, но рука не послушалась, задрожала, и несколько драгоценных капель упали на столик. Наконец она справилась с рюмкой, сделала глоток и почувствовала, как внутри растекается привычное тепло, согревает грудь, успокаивает сердце. «Может, всё еще обойдется», – вяло подумала она, когда алкоголь уже начал свое знакомое действие.