За нашу и вашу свободу. Повесть о Ярославе Домбровском
Шрифт:
— Теперь ты не одинок, — сказал Ярослав, положив руку ему на плечо.
Теофиль порылся в своей сумке и вынул оттуда длинный сверток, тщательно обернутый толстым слоем бумаги. При всеобщем удивленном молчании он развернул его и вынул оттуда старинный пистолет с граненым стволом и узорчатым деревянным ложем.
— Узнаешь, Ярослав? — спросил он.
— Конечно, — засмеялся Ярослав. — Это пистолет нашего дядюшки Фалькенхагена. Неужели ты эту древность считаешь оружием, Тео?
Теофиль ответил несколько обиженно:
— Конечно, нет. Ты пойми, Ярек, это наша семейная реликвия, это символ борьбы за свободу. Понимаешь?
— Ты сентиментален, Тео, — ответил Ярослав ласково и чуть насмешливо. — Нет, нет, не обижайся. Я тоже предан
Все засмеялись. Валентин сказал:
— Вот твоя мечта исполнилась, Ярек, ты стал офицером.
— А что толку? — вскричал Теофиль. — Все разбито, все рассеяно. Кто мы такие? Патриоты без родины, революционеры без революции!
Валентин сурово поглядел на Теофиля и сказал:
— Россия еще только ждет революцию. И Польша еще только ждет революцию. Но Франция ждать не хочет и не будет. Помяните мое слово…
Несмотря на крайнюю занятость свою на службе, Домбровский отдавал немало времени и общественной работе. Ее-то, собственно, он считал главным содержанием своей жизни. Ее и свои научно-литературные занятия.
С детства приучивший себя к систематическому труду, Домбровский сумел так распределить время, что его хватало на все. Совместно с другими польскими политическими эмигрантами он создал «Объединение польских эмигрантов» и был избран в его руководящий орган, так называемый «Репрезентативный комитет». Туда вошли также два испытанных борца за свободу Польши — Валерий Врублевский и Юзеф Гауке-Босак. Врублевский был старым другом Ярослава еще с петербургских времен и незабываемых варшавских дней. С Босаком Ярослав познакомился еще на Кавказе в армии, потом встречался в Варшаве. Это был один из наиболее прославленных офицеров повстанческой армии. С безмерной, чисто польской удалью он соединял талант полководца и твердые революционно-демократические убеждения. Босак был героем боя повстанцев под Венгровом 3 февраля 1863 года. Бой этот уже ничего не мог изменить в судьбах восстания, проигранного в предыдущих сражениях.
«Репрезентативный комитет» издавал свой орган в Париже: «Niepodleglo's'c». [11] Домбровский находил время деятельно сотрудничать в нем.
Была в Париже и другая польская организация левого направления, чисто военная: «Общество военного заговора». Цель его: новое восстание в Польше. «Общество» организовало из эмигрантов два легиона. Предполагалось, что один из них возглавит Домбровский. Было и другое предложение к Домбровскому: взять на себя обязанности начальника главного штаба в будущем восстании. Домбровский не возражал, но относился к этим предложениям скептически, ибо не видел в ближайшем будущем в Польше возможности для восстания.
11
«Независимость».
Что касается правых и даже умеренных кругов польской эмиграции, то там на Домбровского недоброжелательно косились, называя его «неисправимым революционером» и даже «опасным человеком».
В то же время Домбровский занимается серьезными научными изысканиями в области военного искусства. Он написал труд: «Критический очерк войны 1866 года в Германии и Италии», посвященный разбору военных действий во время австро-прусской войны. Книга Домбровского анализирует крах стратегической мысли у австрийского военного руководства. Отмечая несомненные успехи прусской армии, Домбровский не обходит молчанием и явные просчеты прусского командования. Как на один из факторов военного превосходства он указывает на огромные преимущества игольчатого оружия и черпает яркие примеры из последнего польского восстания.
Интересно отметить совпадение мыслей об этом предмете у Домбровского и Энгельса — совпадение, о котором, разумеется, оба они не знали. В том же 1866 году Энгельс писал Марксу о той же прусской армии:
«Дело очень просто: Пруссия имеет 500 000 игольчатых ружей, а весь остальной мир не имеет и 500… Думаешь ли ты, что Бисмарк не использует этого момента? Конечно, использует».
В этом же труде Домбровский пишет о штыковой атаке как о решающем факторе — убеждение, которое он вынес из своего богатейшего боевого опыта кавказской войны.
В то же время он настаивает на высоком значении морального фактора. Он напоминает, что современные большие армии непохожи на прежние армии наемников, а являются частью народа:
«Монополия национальной защиты вырвана из рук постоянных армий, и отнятое некогда оружие возвращается в руки народа. Это является зарей, предвещающей свободу».
Книга Домбровского была издана в Женеве и попала в руки знаменитого Мольтке, вдохновителя прусских побед. Он отозвался о труде Домбровского с величайшей похвалой:
«Польша имеет соотечественника, способности которого приносят честь польскому народу. Это — Домбровский. Я прочел его книгу — это наилучшая работа о последней войне».
Это был не единственный труд Домбровского. Можно удивляться его работоспособности. В том же шестьдесят шестом году он написал книгу, содержащую подробный анализ гражданской войны Севера и Юга Соединенных Штатов Америки.
Каковы были его политические убеждения в ту пору? Пребывание во Франции несомненно расширило его кругозор. Еще со времени своих встреч с Чернышевским он склонялся на сторону социализма. Но это были скорее симпатии, чем убеждения. За год до приезда Домбровского в Париж был организован Марксом и Энгельсом в Сент-Мартинс холле в Лондоне I Интернационал — Международное Товарищество Рабочих. Туда вошло немало друзей и знакомых Домбровского — Малон, Варлен, Франкель… Под их влиянием Домбровский начинает все больше ратовать за идею завоевания политической власти путем вооруженного народного восстания, хотя еще и не решается отказаться от своих не очень четких бланкистских взглядов. В статье «Кредо» он пишет: «Пробуждение в людях сознания прав человека и гражданина, признание равенства этих прав для каждого без исключения человека, распространение прав, признанных за отдельным человеком, на народы, независимо от расы, наконец, воспитание сознания братства и солидарности наций — вот моральные основы нашей деятельности. Единственным верным политическим направлением я признаю борьбу за пробуждение в народе гражданских чувств…»
Через некоторое время в Париже случилось событие, с особенной силой обнажившее социальные контрасты. 1 апреля 1867 года с необыкновенной помпой открылась международная выставка. Ее блеск и пышность находились в разительном противоречии с нищетой неимущих классов, с растущими забастовками, с безработицей. В польской газете «Niepodleglo's'c», выходившей в Париже, опять появляются яркие публицистические статьи Ярослава Домбровского. В его открытом письме «Гражданину Бернарчику и его политическим друзьям» развиваются идеи революционно-демократического интернационализма. Но не вся политическая публицистика Домбровского достигала печати. Часть ее в виде рукописей попадала в круги польской эмиграции.
Большое распространение в Париже получает антиправительственная литература, не только печатная, но и рукописная. Политический протест проникал из памфлетов, подобных рошфоровскому «Французы времен упадка», в художественную литературу, вроде знаменитых «Кар» Виктора Гюго. Реакция свирепела. Она требовала изъятия из библиотек книг Вольтера, Руссо, Ренана, Жорж Санд и других произведений, ставших классикой французской и мировой литературы. Жаловаться на злоупотребления чиновников и неистовства цензоров можно было только их же начальству. Верховная власть чувствовала, как вокруг нее нарастает антипатия и презрение.