За оградой Рублевки
Шрифт:
Грешник же, подобный мне, дерзнувший стоять в операционной и смотреть на казнь, будет обречен в аду созерцать это невыносимое для человеческого сердца зрелище. Больше никогда не увидит весеннюю лазурь в мартовских белых березах.
БЕЛГРАДСКИЙ МОСТ
Через много лет вспоминаю, или впрямь стою на белградском мосту через Дунай, и множество возбужденных, озаряемых прожекторами людей смотрят в ночное небо, выискивая в нем быстрый огонек крылатой ракеты или крохотный реактивный факел штурмовика, ожидая разящий удар в каменные опоры моста, когда в черную хрустальную воду рухнет пролет, посыплются в реку кричащие демонстранты, – и тот пожилой, сжимающий флаг белградец, и те молодые женщины, поднявшие транспарант с уродливым Клинтоном, и те двое детей на роликовых коньках, с букетиками красных цветов, и поющая группа студентов, и священник с пасхальной иконой, – вся тысячная гудящая толпа, пришедшая спасать мост, заслонить его своими песнями, свечами, транспарантами, бумажными мишенями, приколотыми на сердце… Почему, едва приехав в Белград, я сразу пришел на этот ночной Бранков мост и встал с белградцами, подставляя свое сердце летящей навстречу крылатой ракете, заслоняя своим лбом и грудью пролеты
Стратегия воздушных бомбардировок НАТО рассчитана на то, что уже первые крылатые «томагавки» и бомбовозы-невидимки, первые взрывы в центре Белграда сломят Милошевича, и он капитулирует, отдаст агрессорам Косово. Ни первая, ни вторая, ни пятая волна бомбардировок, каждая из которых страшней и беспощадней предшествующей, не сломила сербов. Так пытают в застенках, усиливая боль, изощряя мучения, вымучивая у пытаемого признание. После трехнедельных бомбардировок сербы сбили сорок пять самолетов врага, в том числе громадную «невидимку», уничтожили сто сорок крылатых ракет, полностью опустошив арсеналы, что заставляет американцев свинчивать ядерные боеголовки с крылатых ракет дальнего удара, оснащать их обычным зарядом, подвешивать под бомбовоз. В воздушной битве за Сербию бесстрашно воюют зенитчики, преодолев первый страх перед воздушной армадой НАТО, когда подымаются в воздух шестьсот самолетов и с разных направлений – из Англии, Италии, Венгрии – летят бомбить города. Им навстречу с шоссейных дорог взмывают перехватчики. Уже случился первый воздушный таран, когда сербская машина врезалась в бомбардировщик Германии, и оба самолета сгорели. В-52 на дальних подлетах к Югославии, неуязвимые для средств ПВО, выпускают крылатые ракеты и уходят, невредимые, на базы. Сербы из скорострельных зениток срезают ракеты на низких высотах. Но у натовцев преимущество в воздухе. Сербам необходимы радары большой дальности, способные «видеть» всю панораму небес, все подлетающие ракеты и самолеты, чтобы высылать перехватчики точно в районы атаки.
Сербам необходимы зенитные комплексы, способные сбивать врага на высоте двадцати тысяч метров, там, где летают «торнадо», «миражи» и «харриеры». Сербам нужны перехватчики МиГ-29, с мощной электроникой и оружием, способные прикрыть небо страны. Именно об этом оружии просят героические сербы русских военных, выдерживая в одиночку удар самой страшной и беспощадной военной машины мира.
На мосту все многолюдней. Сюда стекается весь Белград. Вижу знакомого профессора с университетской кафедры. Пришли рабочие из мастерских в засаленных робах. Прошел православный священник, держа в руках сияющую икону. Молодой мужчина несет на плечах ребенка. Студенты, взявшись за руки, поют, и у каждого на груди приколот бумажный плакатик с концентрическими кругами мишени. Проковылял на костыле инвалид. Красавица, с черными распущенными волосами, махнула цветком. Все явились сюда, чтобы защитить белградское небо не выстрелом зенитки, не пуском ракеты, а своей страстью и ненавистью, своей молитвой и любовью. Из черного неба, будто несется в нем невидимый жуткий демон, раздается звук воздушной тревоги. Сирена колеблет, выгибает пространство. Вибрирующий металлический звук охватывает Белград от каменных мостовых до золотых крестов собора. Кажется, все, кто ни на есть, пронизаны этой жуткой вибрацией. И маленький, с остановившимися глазами ребенок. И беременная женщина, ухватившаяся за парапет. И бородатый старик, похожий на Илью-пророка. Такое чувство, что твоя одежда вдруг стала железной, глазницы стали железными, сиплое дыхание с трудом пробивается сквозь металлические легкие. Мы стоим на мосту, а к нам в черноте ночи стремятся самолеты врага. Щупают нас своими радарами, закладывают в компьютеры хрустальную черноту воды, огоньки плывущего катера, пролеты моста, на котором клубится толпа. И как вестник этой незримой летящей армады – вой сирены, от которой леденеет душа…
НАТО проиграло битву за воздух, потратив на нее около пяти миллиардов долларов. Их сверхточное оружие постоянно промахивалось. Их «невидимки» попадали в зоркие прицелы зенитчиков. Милошевич выстоял, и теперь, чтобы добиться своих стратегические целей, НАТО начнет наземную операцию. Возможны три направления удара. Из Македонии, где сконцентрирован так называемый «миротворческий корпус» НАТО и куда каждый день прибывают контингенты из Турции, Италии, Польши – «пушечное мясо» НАТО. Из Боснии, где стоят карательные батальоны Америки и куда скрытно доставляют ударные силы расквартированной в Германии американской армии. Из Албании, где мобилизована албанская армия, создаются лагеря для массовой подготовки террористических групп и развернут плацдарм для «освободительной армии Косова». Все три направления опасны, на всех действуют американские советники и разведчики. Все три усилены вертолетами огневой поддержки «апачами», которые в условиях поля боя станут уничтожать сербские танки и артиллерию. Эта наземная операция начнется с ковровых бомбежек, уничтожающих без разбора все населенные пункты, прорубая коридор для наземных войск. И хотя это вторжение сулит сербам несметные жертвы и разрушения, сербы, кажется, ждут его с нетерпением, предпочитая изнурительным воздушным бомбардировкам. Соприкосновение наземных армий, утверждают сербские военные, приведет к колоссальным потерям НАТО. Гробы под американскими, французскими и немецкими флагами полетят в Европу и США. Сербская армия, отлично оснащенная, сможет применять против «апачей» и низколетящих штурмовиков зенитные переносные «стрелы» и «иглы». Воюя на своей земле, помня опыт партизанской борьбы, сокрушившей Гитлера, сербы остановят вторжение, нанесут агрессору неприемлемый урон. Вспыхнет сербское сопротивление в Боснии, не забывшей своих лидеров – Младича и Караджича. Македонцы уже сейчас избивают солдат НАТО. Наземное вторжение положит конец так называемой воздушной «войне без риска». Балканы вновь превратятся в театр крупномасштабной войны с использованием арсеналов конца ХХ века. Вуковар, превращенный в мелкие оплавленные черепки, – образ этой войны. Арлингтонское кладбище в Вашингтоне увеличится на несколько сочных зеленых гектаров, и эти ухоженные гектары толкнут маразматиков
Здесь, на мосту, нет организаторов, нет руководителей. Все происходит само собой, напоминает наши московские патриотические митинги. Самодельные плакатики с кругами мишени и словом «цель». Дешевые значки с рисунком сбитой «невидимки» и надписью: «Извините, мы не знали, что она невидима». Импровизированные выступления певцов. Множество маленьких групп, где кипят дискуссии и споры, люди находят выход своему негодованию. Так же, как и у нас, в Москве, – рукодельные портреты любимых лидеров – Милошевич, Караджич. Фломастером, карандашом, дешевой краской намалеваны ненавистные рожи врагов: голая, со старушечьим животом и кривыми ногами, жабообразная Олбрайт, мерзкий, неопрятный, с вывалившимся языком Солана. И, конечно же, «сладкая парочка» – Клинтон и Моника. И похожий на бульдога Шредер. И кривоногие таксы Квасьневский и Гавел. Тут же призывы и лозунги во славу Сербии, в проклятие США. Среди множества колеблемых ветром флагов, пролетающих аметистовых вспышек прожектора, горящих свечей и воздушных шаров – один запомнившийся транспарант: «Русские, не бойтесь, сербы с вами!» Тонкая и печальная шутка, в которой любовь к России, ожидание помощи, горькое недоумение, почему русские медлят, не спешат на помощь, видя, как ракеты уничтожают поликлиники и православные храмы. Мне хорошо на этом мосту среди сербов. Я испытываю сложные чувства – вины, сострадания, острой любви, готовности сражаться в одном окопе с ними, из одной огневой ячейки поражать гранатометом ползущее чудище НАТО. Я здесь свой, на месте, среди братушек, и они, замечая меня, кланяются, обнимают, братаются со мной, верящие, наивные, бесстрашные…
Большая ложь НАТО – утверждение, что удары наносятся по военным объектам. Удары наносятся по жилым кварталам, больницам, поездам, электростанциям, по колоннам беженцев, по одиноким на проселках легковушкам. Было разбито сто пятьдесят школ, десяток родильных домов. Урон Югославии – 200 миллиардов долларов. Убито больше тысячи мирных жителей и только пять военных. Уничтожено национальное богатство, создаваемое народом весь двадцатый век. Следующее столетие для югославов будет веком неолита. Вслед за фугасной ракетой на взорванные дома кидают фосфорные бомбы, превращающие район в пожарище. В начинку боеприпасов входят радиоактивные вещества, порождающие лучевую болезнь.
Когда на испанскую Гернику налетели самолеты Гитлера и истребили мирный городок, Пикассо написал свой апокалипсис, и эта картина стала символом фашизма и людоедства, воплем просвещенной гуманистической Европы, которую убивали фашисты. Крохотный сербский городок Алекинац, где нет ни единой казармы, а живут шахтеры, клерки и торговцы овощами, был разбит с воздуха, его центр был вырван с корнем, в дымных обгорелых ямах истлевали детские игрушки, занавески и простыни, валялись скрученные железные кровати, и в обломках рылись обезумевшие люди, вытаскивая то обгорелую детскую тетрадку, то осколок зеркала. В местечке Крагуево находится кладбище, где похоронены три тысячи школьников, расстрелянных немцами в прошлую войну с целью устрашить и сломить сербских партизан. Сюда, на могилы детей, германские самолеты, входящие в контингент НАТО, сбросили свои бомбы, чтобы сказать сербам: «Мы вернулись, мы станем снова казнить и расстреливать ваших детей!» Люди мира, запомните название сельца Крагуево. Здесь впервые после Второй мировой войны лязгнул зубами возрождаемый германский нацизм. Состоялось ритуальное убийство послевоенной Европы.
Нам стали понятнее эти бравые молодые асы, садящиеся в кабины В-1, стриженные под бобрик, воспитанные Голливудом, лютеранским пастором, переполненным гнилой спермой президентом и мерзкой хасидкой Олбрайт, когда-то, в детстве, спасавшейся от немецких газовых камер в сербском селе, пившей сербское молоко, слушавшей сербские песни, а теперь посыпающей Сербию фосфорными и радиоактивными бомбами. Очевидна вся выморочность современного Запада, скатившегося от Хемингуэя и Ремарка до извращенца Клинтона и биороботов в авиационных скафандрах. Все в руках Божьих. Когда опять запылают в Европе газовые камеры, ни один славянин не пойдет освобождать Майданек, «не станет ввязываться в военную конфронтацию», как учат нас сегодняшние мерзавцы НТВ.
На мосту все многолюдней, шумней. С далеких баз Англии летят к Белграду тяжкие В-52. С аэродромов в Италии взмыли «миражи». С авианосцев Средиземного моря, отжимаясь от металлической палубы, на огненном столбе возносятся «харриеры». Берут курс на Белград, на тонкую нитку моста, где я стою под гирляндой аметистовых фонарей и прелестная женщина прикрепила себе на грудь бумажную мишень, подставляет ее под прицелы бомбометания. Какая-то молодежная группа из студенческого театра нацепила на себя маски, разыгрывает пантомиму; смысл ее в сражении света и тьмы, зла и добра; они жестами изображают и летящие перепончатые чудища бомбардировщиков-невидимок, и зенитчиков, посылающих ввысь разящие трассы. Над толпой появляется большая картина в раме, краски свежие, лак блестит. На картине – беженцы, брошенный автомобиль, рассыпанный скарб, убитый ребенок, и уносится прочь злой крылатый демон – то ли стервятник, то ли немецкий «торнадо». Все это так похоже на знаменитое пластовское «Фашист пролетел»: русское поле, овцы, убитый в голову пастушок и далекий крест «мессершмитта». Художник, нарисовавший картину, молод, голубоглаз, с русой бородой. Вздымает свой холст навстречу ветру, ему помогают, поддерживают картину, и он выставляет ее навстречу летящим самолетам, как заслоняющую икону. Выставка молодого художника в зоне попадания крылатых ракет.
Сюда, на мост, приходят все именитые, известные люди Белграда. Вон Шешель, националист, похожий на добродушного крестьянина, известный своим бесстрашием во время боснийской войны. Вот либерал Вук Драшкович, еще недавно «западник», а ныне яростный враг Америки. Там молодые поэты читают с листа свои новые, под вой сирен написанные стихи. А там саксофонист, играющий блюз над черными водами Савы. Сюда приходят на поклонение, словно это не цель для натовских самолетов, а церковь. Это и есть церковь, где молятся о спасении Сербии, и это окоп, где отбиваются от злого нашествия, и это праздник, где народ среди пожаров и крови празднует свою непобедимость, и это парламент, где под бомбами складывается новое сербское согласие, без «левых» и «правых», объединенное бедой, войной, отпором вокруг одного человека, несомненного лидера, президента Слободана Милошевича. Только бы не предательство…