За оградой Рублевки

Проханов Александр Андреевич

«Единства». Вальяжные, с глянцем власти, вершители судеб, отшлифованные в словопрениях, как морская галька, скрываются в дверях, уверенные в победе над «левыми». Тех меньшинство, они терпят одно поражение за другим. Идут сегодня заседать в буржуазную Думу, заведомо зная о проигрыше.

Дума – политическая машина, насыщенная кнопками, электронными системами, агентами влияния, параноиками, деньгами для подкупа, интересами партий, людскими пороками, коварными и злыми интригами, заминированная динамитом, который по прихоти может взорвать президент. Экзотический гриб, выросший на обугленном пне расстрелянного Верховного Совета. Сегодня в ней происходит невидимое миру столкновение. Пикет на Охотном ряду – отражение политической

схватки, ее продолжение на улице.

Пикет лениво, неохотно собирает людей. Из метро, из троллейбусов, вытягиваются вдоль витрин с драгоценностями для буржуазных дам, с заморскими деликатесами и винами, манекенами в дорогих туалетах, с заморской мебелью из ореха и дуба. Простоватый московский люд, утомленный, небогато одетый. Не торопясь достают складные тросточки, похожие на удочки. Навешивают на них бумажные рукодельные транспаранты. Деловито развертывают полотнища с протестными лозунгами. Извлекают портретики вождей, флажки, намалеванные, похожие на горбоносых чертей рожи олигархов. Бумажное оружие неимущих, прошедшее сквозь баррикады 93-го года, вынесенное на груди сквозь пожары и побоища. Здороваются, обнимаются, как однополчане. Обмениваются новостями и жалобами. Пикет немноголюден. Напоминает издали узкую красную ленточку, протянутую у тротуара.

Мимо, в удобных «мерседасах» и «вольво», в толстобоких джипах и узконосых БМВ катят клерки, банкиры, директора корпораций, торопясь в свои конторы и офисы. Посматривают с легким презрением на красноперый тротуар, который им вовсе не страшен. Ибо Москва принадлежит им, Россия принадлежит им. Железные дороги, атомные станции, гарнизоны, недра, златоверхие храмы, казино и ночные бордели, – все записано за всевластным, безнаказанным классом, который, как опухоль, вспухает на теле России. Они не боятся тросточек и бумажных плакатов. Их охраняет ОМОН, броня «мерседесов», буржуазная Дума, создающая из законов непробиваемую стену между народом и властью.

Пикет медленно взрастает. Наливается красными соками. Похож на бутон шиповника, в котором зреют огненные лепестки.

По соседству с «красными» занимают позицию «голубые». Буржуазные профсоюзы, уменьшенная карикатура американских, которые, как холеные жирны псы, на поводке капиталистов, спецслужб и «крестных отцов». Мохнатая когтистая лапа буржуазии, засунутая в голодное чрево рабочего. Из комфортабельного джипа выходят профсоюзные функционеры. Достают синие, по стандарту выклеенные транспаранты. Надписи уверенно одобряют буржуазный закон. Воспевают гармонию труда и капитала, союз миллиардеров и нищих, братство жирующего ненасытного класса и вымирающего народа. Тротуар заполняют привезенными на автобусах смазливыми секретаршами, накачанными охранниками коммерческих структур, раскормленными профсоюзными боссами. И сразу же между «синими» и «красными» затевается перебранка. Негромкая ссора, перерастающая в потасовку. На гладком, без трещин тротуаре – трещина социального раскола. Рубец классового антагонизма, о котором страна не ведала семьдесят лет.

Когда-то единый советский народ раскололся, как упавший с печки горшок. На партии, нации, сословия, конфессии, республики. Раскол нарастает, погромыхивает взрывами, похлюпывает кровью. Власть стремится замазать трещины. Лепечет о стабильности, о социальном мире, добиваясь его обманами, еще большим дроблением и раскалыванием, превращая народ в пыль, вышибая из него протестную волю, используя сложнейшие рецепты успокоения. Подкуп нестойких народных лидеров. Покачивание дубинками и автоматными стволами. Выборная вакханалия, в которой всегда победит электроника подсчета голосов, находящаяся в руках спецслужб. Непрерывная, многослойная ложь. Зрелища и потехи, как наркотики, усыпляющие нестерпимую боль социальных переломов и вывихов.

Компартия, избравшая вялое думское маневрирование, многократно, под угрозой роспуска, отступавшая перед Ельциным и Черномырдиным, дремавшая, словно в 93-м ее укусила муха цеце, теперь с опозданием пытается напрячь вялый бицепс. Силится одолеть летаргию, очнуться от затянувшегося обморока. Нюхает вату с нашатырным спиртом. Сегодняшний «красный» пикет организован коммунистами.

Тротуар наполняется. Пикет, как варенье, зреет, густеет. Начинает нагреваться, вскипать. Людей все больше. Все тесней и тревожней за железным барьером, за милицейской цепью. Из метро, как из подземной трубы, выпирает донная, глубинная сила. Больше красных знамен. Злей транспаранты. Громогласней мегафонные вопли. Яростней схватки с «голубыми». Кто бывал в больших скоплениях народа, тот знает эту медленную, нарастающую реакцию взрыва.

Милицейский полковник с рацией, потный, красный, осатанело кричит на пикетчиков, грубо гонит в глубину тротуара. Несколько ловких ментов толкают стальной турникет в народ, рассекают толпу, стараясь расчленить ее массу. Вгоняют в нее железный шкворень.

Лопнуло, взорвалось. Мускулистые пикетчики, побросав транспаранты, хватают железные стойки, толкают их обратно в милицейскую цепь. Схватка, крик, треск одежды, матерщина. Дружный нажим ментов. Сторукий, стоглавый ответный напор пикетчиков. Цепь охранения прорывается. Бурдюк лопается. Хмельно вино хлещет струей, изливается из тесной горловины на проезжую часть. Народ сметает оцепление, рассеивает беспомощных охранников, – под колеса, под троллейбусы. Запрудив разом Охотный ряд, докатывается красной гудящей волной до подъезда Думы, разливается к Манежу, к памятнику Марксу, который молча глядит из неподвижной каменной трибуны на кипящий люд.

Радость, ликование, упрямая злость. Дохнуло ветерком 93-го года, когда прорывали оцепление, катились валом от Октябрьской площади через Крымский мост, к осажденному Дому Советов. Здесь, на Охотном похожие лица, похожие рывки, похожие мундиры ОМОНа. Не истлела Икона Восстания. Не затмил ее наспех намалеванный, без левкаса, на сырой доске, образ нового президента-лилипута. Опадает на глазах позолота. Затихает на устах не начатая ложная молитва. Под слоем невысохшей краски, вместо миловидного личика, проступает все то же клепаное железо омоновского щита.

От Манежной площади подъезжают автобусы. Из них высыпает молодое разношерстое племя, – президентское движение «Идущие вместе». Весельчаки-студенты. Смешливые, с голыми животиками, барышни. Крепкие парни в красных футболках. На спине надпись «Все путем!». На пузе – президент, напоминающий детеныша кенгуру, что выглядывает из брюшной сумки. Молодежи не дают расползтись. Деятельные функционеры расставляют линию поперек Охотного ряда, оснащают длинными цветастыми лентами, на которых слова поддержки пропрезидентскому закону. Строгие приказы. Мобилизующие жесты. Из автобусов подносят ящики с «боеприпасами», – спелыми помидорами, куриными яйцами для метания. «Президентская рать» выстраивается, посвистывает, похохатывает, пританцовывает, попивает из бутылок пепси, насмешливо поглядывает на разлив красных знамен и протестных лозунгов.

Пикет моментально отзывается на появление «все-путистов». Выстраивается защитный редут. Плечом к плечу, молодые и старые, с портретами Сталина, с гвоздиками, с православными крестами. Протягивают через всю улицу красное, заграждающее полотнище. Две рати выстраиваются на Охотном ряду. Источают энергию неприязни. Обмениваются свистами, взмахами кулаков. Прицеливаются недружелюбными взглядами. Между ними, прошивая улицу черной дратвой, пробегает ОМОН, в бронежилетах, с черными дубинками, поддерживая у бедер стальные застекленные шлемы. Не дает сблизиться двум фалангам, сомкнуться двум полушариям, из которых может прянуть взрыв.