За окном
Шрифт:
В 1914 году Аполлинер еще больше прославил «Романы в три строки», заявив в колонке одной газеты (как и полагалось, анонимно), что они «придумали слова о свободе, которые заимствовали футуристы». В течение ста лет тайная репутация трехстрочных «Романов» и их значение стали idйe recue — верой. Так, Хилари Сперлинг писала в биографии Матисса: «На протяжении многих лет (sic) он также вел в национальной газете колонку, посвященную более или менее необычным событиям, которые собирал из прессы и передавал в сжатой форме, с обескураживающим остроумием, превращающим новости в протосюрреалистическую форму искусства». Сант также заявлял, что «Романы» «во всей полноте
Но обо всем по порядку: это nouvelles en trois lignes. Новости в три строки в газете «Le Matin» под рубриками «Парижские предместья», «Dйpartements» (то есть провинциальные истории) и «События за рубежом». Данные атрибуции не соблюдаются в издании Санта — вероятно, потому, что они не были очевидны из газетных вырезок, собранных в альбоме Камиллы Платэль. Фенеон и прежде занимался лаконичными формами, допускающими иронию. В 1886 году он был одним из четырех соавторов, которые всего за три дня создали каталог «Petit Bottin des lettres et des arts», содержащий бесстыдно эксцентричные определения культурных ценностей. Позднее, в 1890-е годы, в качестве анархистского журналиста Фенеон направил свой сарказм на более серьезные цели:
В провинции Куланж-ла-Винос судья, прочитав книгу Самюэля Смайлса («Познай себя»), настолько разочаровался в себе, что утопился. Вот бы эту замечательную книгу прочитали все представители данной профессии!
Или:
Полицейский Морис Марульас вышиб себе мозги. Давайте сохраним в памяти имя этого честного человека.
Таков был стиль «Романов в три строки» десятилетием позже, хотя в то время политические взгляды следовало держать при себе.
«Исходное французское название, — пишет Сант, — может означать как „новости в три строки“, так и „новеллы в три строки“». Для колонки в газете, разумеется, актуально лишь первое название; во французском языке слово «nouvelles» чаще всего обозначает «короткие истории». Даже принимая во внимание размытость таксономии художественной литературы, назвать их новеллами можно лишь с большой натяжкой, а дотянуть до романов вообще невозможно. Однако «Романы в три строки» — более сексуально-парадоксальное название. Если «любое писательство есть компромисс», что тогда издательская деятельность?
Большинство из тысячи заметок (еще сто пятьдесят четыре Сант опускает как неподтверженные) рассказывают о той или иной форме насилия. Здесь есть убийства и самоубийства, изнасилования, анархистские бомбометания и кислотные атаки, грабежи, поджоги и отравления, намеренные или случайные выстрелы из разнообразного оружия, гибель под копытами лошадей, колесами поездов, экипажей, автомобилей и автобусов. Суициды — иногда договорные — осуществляются путем повешения, отравления, самосожжения, через посредство железнодорожных путей, реки или колодца. Как человеческий организм разрушается бешенством, так социально-экономический организм разрушается забастовками. В «Романах» есть и эксцентричные выходки, и грандиозные провалы, и обманы, и невероятно изобретательные аферы:
— Ой! —
Кто-то за соседним столиком купил ее за сто франков. В лавке полезных мелочей она стоила тридцать сантимов.
Чего не хватает в этих строчках (оно и понятно, учитывя традиции написания колонки происшествий), так это нормальности (и, следовательно, размаха, бальзаковского или какого-то иного). Нормальность прослеживается лишь в двух сферах: во-первых, значительное место отводится безобидным флотским происшествиям, которые в большинстве случаев ограничиваются небольшими повреждениями румпеля и корпуса; а во-вторых, отмечается удивительный, но неизменный интерес к выборам Майской королевы.
Для этого новостного формата существует ряд правил. Необходимо указать имена, возраст и, по возможности, профессии участников, уточнить место действия, резюмировать описанное событие и обозначить мотив, если возможно его выяснить, угадать или придумать. И все это в трех строках. Из-за этого «роман» подчас сводится к автомобильному столкновению имен:
Акт мести: вблизи Монистроль-д'Алье г-н Блан и г-н Будуасье были убиты и изувечены г-ном Пле, г-ном Паскалем и г-ном Газаньоном.
Занятия и профессии, особенно если они далеки от деятельности читателей газеты, добавляют колорита: вот торговцы каштанами, старьевщики и вздымщики. Иногда представители этих различных профессий сталкиваются:
В военной зоне, в ходе дуэли за худышку Аделину, корзинщик Капелло пырнул ножом в живот травильщика медведей Монари.
Зарежь травильщик корзинщика, ситуация была бы не столь неожиданной; место происшествия — военная зона — добавляет сюжету пикантности; фамилии предполагают горячую южную кровь, а реальная или выдуманная худоба Аделины особого значения не имеет; все вместе складывается в миниатюрный рассказ.
Лишь в редких случаях такие истории объединяются нитью повествования (в одной миниатюре группа флотских артиллеристов госпитализирована с поносом: у них в кубрике было жаркое; через несколько абзацев появляется поправка: вместо «жаркое» читай «жарко»). Однако есть и ряд повторяющихся тем, которые, возможно (а может быть, и нет), представляют личные интересы Фенеона: до сих пор неизвестно, утверждались ли редактором выбранные для печати трехстрочия. Первая тема — регулярная порча телефонных и телеграфных линий по всей стране. Раз за разом кто-то отрезает и скрытно уносит большие куски проводов. Виновника так и не удается застукать с поличным, но ближе к концу серии Фенеон сообщает:
Сложилось мнение, что телеграфные кабели похищают некие сверхъестественные существа. Но все же одно такое существо удалось задержать: это Эжен Матифо из Булони.
Вторая тема — это непрекращающаяся битва между церковью и государством за размещение в школах распятий и другой религиозной атрибутики. Одного мэра сняли с должности за «рвение в сохранении Христа в школах», других — «за возвращение Бога в школы и защиту Его неприкосновенности»; «Иисус снова на стенах…»; еще четырех мэров отстранили за желание «оставить изображение смерти Бога на глазах у школьников»; другие хотели «вернуть на стены классов изображение священных пыток». В результате появилось комическое заключение: