За опасной чертой
Шрифт:
А машина стояла на бетонных плитах, отливая под солнечными лучами матовым серебром; и казалось, ничего с ней не произошло, никуда она не поднималась.
«Мы еще полетаем, друг! — неожиданно тепло подумал Георгий. — А ведь чуть было не катапультировался. Поторопился бы — и все!..»
Дружеское, бережное отношение к самолету, любовь к нему знакомы каждому, кто хоть раз познал, ощутил острый вкус полета — не пассажиром, конечно, а хозяином машины, ее повелителем. А подчиняется она не каждому и не вдруг. Ведь современный сверхзвуковой реактивный самолет — это даже не машина, это целый комплекс систем и агрегатов.
За шумом голосов множества людей Георгий не расслышал, как прошуршала шинами легковая автомашина. Ему даже показалось, что она прилетела, опустилась по-вертолетному прямо перед ним.
Хлопнула дверца. Артем Иванович Микоян легкой, торопливой походкой направился к Мосолову и очень бережно обнял за плечи. Потом сказал с упреком:
— Почему не прыгали, Георгий Константинович? Нельзя же так рисковать…
Почему не прыгал?.. Разве можно ответить двумя словами? Его долг — так он считает сам — использовать даже один шанс. Ведь на карту поставлено так много… И это надо понять. Он думал не о себе, о других — тех, кто пойдет следом.
И Георгий, еще не успевший собраться с мыслями, заговорил горячо и убежденно:
— Такая машина… не мог бросить, рука не поднималась. Она будет здорово летать. Вы не знаете, Артем Иванович, какая это чудесная машина!..
Он вдруг замолчал, почувствовав, что сказал что-то не так. А Генеральный весело рассмеялся и вновь обнял летчика:
— Знаю какая! Теперь благодаря вам знаю… Спасибо за мужество!
Вот и все про этот полет. Про несколько минут в небе из более чем двух тысяч часов, вписанных в летную книжку Героя Советского Союза, летчика-испытателя Георгия Константиновича Мосолова. И не надо класть на разные чаши весов эти минуты и те часы, ибо и те и другие — одно целое, на минуты мужества работали тысячи «будничных» летных часов. Именно в них закалялся тот прочный сплав, который именуется летным мастерством.
Потом Георгий сел в автомашину, устало откинулся на спинку сиденья. Повернул маленькое зеркало, установленное над лобовым стеклом, увидел свое осунувшееся лицо, поправил волосы на висках, устало улыбнулся: верно говорят, что седина — это не только годы. Не стоит, пожалуй, удивляться тому, что изморозь рановато тронула виски, что у глаз появились морщинки. Наверное, и в глубине души остался невидимый шрам на память о тех минутах. Все правильно. Это жизнь, настоящая жизнь! Никакой другой ему не надо.
«И вечный бой, покой нам только снится», — вспомнилась вдруг строчка из стихотворения Александра Блока.
Да, сегодня «бой» был жарким, но тем дороже победа. Теперь конструкторы разберутся, в чем дело, внесут необходимые изменения, и… и можно идти дальше. Таранить новые барьеры неизвестности, чтобы их оставалось все меньше, не было совсем.
…Как легка, послушна в управлении «Волга»! Все в ней просто и понятно. Неторопливо бежит она по загородному шоссе мимо пестрых, в осеннем убранстве рощ, приземистых совхозных ферм, новых жилых массивов. Георгий любит эти места и всегда
Но сейчас он думает совсем о другом: о том, что он не ошибся в выборе жизненного пути и не сойдет с него никогда.
Крылья мечты
Они сидели друг против друга, два летчика, два товарища. Один только что вернулся из испытательного полета. Другой ждал своего вылета. Считанные минуты в их распоряжении: может быть, пять, а может, и десять. В летный день долгих перерывов не бывает. Но и в эти промежутки они спорили о своем. Вернее, даже не спорили, а мечтали, строили планы.
Георгий говорил о новом, представляющемся ему в воображении самолете, предположительно называл характеристики машины: потолок, скорость, тягу двигателей, маневренность…
Владимир Нефедов вставлял свое. Мнения не всегда сходились. Спор был горячим, но недолгим — прервал голос в динамике:
— Машина готова. Нефедову на старт!
— Продолжим после, Жора, — бросил друг на ходу.
Но договорить им так и не довелось… Этот полет стал последним для Героя Советского Союза Владимира Нефедова. Нелепая случайность оборвала жизнь летчика…
Продолжить испытания поручили Григорию Седову, Константину Коккинаки и Георгию Мосолову.
…На аэродроме ждали посадки. С нескрываемым волнением стояли люди, запрокинув вверх головы. Самолет заходил в створ бетонной полосы. Заходил не так, как обычно, полого планируя, а мчался под большим углом к земле, словно хотел пропороть ее своим остроносым корпусом.
В тревожном молчании замерли на старте. Что-то будет? Неужели?..
— Выбирай из угла, выбирай же! — срываясь на хрип, кричал ведущий инженер, словно там, в воздухе, его можно услышать. — Выбирай!..
Остальные молчали. Молчали и ждали.
— Еще немножко, голубчик. Еще чуть-чуть… Еще… — уже совсем тихо шептал инженер. — Ну, еще малость. Давай, давай!..
Потом все облегченно вздохнули. Серебристая машина неуклюже, всеми тремя колесами, коснулась бетонных плит и помчалась в дальний конец аэродрома. Прямо по полю бежали за ней люди….
Инженеры снимали самопишущие приборы, чтобы проанализировать данные полета, ждали заключения летчика. А он обвел их усталыми глазами и умоляюще попросил:
— Братцы, дайте часок отдохнуть…
Таким был тот полет — один из сотен подобных. Да, подобных, так как у испытателей заданий простых, не связанных с опасностью, не бывает… Ведь они идут первыми.
Этот час он бродил по лесу, что рядом с аэродромом, бродил и думал о погибшем друге, его беззаветной любви к авиации, вспомнил, как сам впервые постучался в ее двери.
…До школы путь недолог. Пробежал два проулка — и там. Если через забор в проходном дворе — и того ближе, считай, по времени — минут пять. Но и короткие пути бывают долгими. Сверкнет в синеве серебро крыльев — и время останови лось. Заложит парнишка руки за голову, ноги рас ставит и устремит вверх не по-детски задумчивый взгляд. Там небо, исчерченное невидимыми голубыми дорогами, огромное, бездонное. Вот бы подняться туда, посмотреть, что творится за облаками! И кто скажет, сколько раз бороздил он это небо в своих, казавшихся тогда несбыточными, мечтах? Влюбился в авиацию, что тут поделаешь!