За порогом боли
Шрифт:
– Аут! – крикнул Грек. – Две с половиной минуты. Победа за явным преимуществом.
Зрители довольно захлопали и заорали. Посмотреть, действительно, было на что.
Макс сделал глубокий вдох, медленно выдохнул, выходя из «боевого» состояния и, сопровождаемый одобрительным гулом и уже вполне дружескими хлопками по спине, прошел к столу.
– Где это ты так натаскался? – спросил парень, показавшийся Максу знакомым.
– Было время поучиться, – ответил Макс. – Мы где-то виделись?
– На вокзале.
Макс моментально вспомнил.
– А-а! Я твой должник.
– Брось.
Касым, потирая ссадину на подбородке, сел напротив, протянул руку и примирительно лроворчал:
– Неплохо стучишь. Жаль, что ты писатель.
– Я не писатель, я – репортер. Не штабник, а, скорее, разведчик, – сказал Макс, пожимая руку.
– Кто завструей? – громко спросил Грек. – Не теряйся.
Касым открыл вторую бутылку и, разлив, провозгласил:
– За мир.
Макс шумно выдохнул, унимая сердцебиение, и опрокинул в рот стакан. Теплая водка мягко скользнула в горло, обволакивая внутреннюю поверхность рта. Макс прижал кулак к носу, сбивая запах и противный вкус. На глазах выступили слезы. Касым протянул Максу огурец, в который тот, с наслаждением, вонзил зубы.
Через пару минут ничего не евший целый день Макс почувствовал, что пьянеет. Четкость восприятия снизилась, веки потяжелели, развязался язык. Максу казалось, что он уже сто лет знаком с этой, еще недавно враждебной, компанией.
Вокруг шли разговоры, распавшиеся на отдельные приватные беседы. Макс прислушался.
– Балай с «Гордеевцами» схлестнулся. Завалил двоих прямо на улице. Сержант обещал уладить, но мне все равно не нравится. Опять разборки пойдут, – говорил верзила, принесший картошку.
– Не впервой. Если что, «гордеевцам» придется хреново, – отозвался хрупкий парень с «Красной звездой» на десантной куртке.
– Это конечно. Да только после последней разборки с «леваками» мы двоих схоронили, а Митяй на коляске ездит. Да-а, знаю, – он нетерпеливо взмахнул рукой, увидев что хрупкий хочет что-то сказать. – «Леваков» стерли с лица земли, но парням от этого не легче. И, потом, «леваки» – это сопли-одиночки, а за Гордеем – Крест. Тут будет трудно.
– Да надо вообще всю «братву» перестрелять к …матери. Чего Сержант тянет, мы же для этого и собрались. Серег, я что, не прав?
– Ишь ты, стрелок, – невесело усмехнулся Грек. – Если их всех перестрелять, в городе не останется никого младше тридцати-тридцати пяти. Здесь же все повязано. Менты с зэками бухают. Сын прокурора трясет сына директора филармонии, а их отцы, между прочим, одноклассники. Слишком маленький город. Мы собрались, чтобы эту мразь удерживать хоть как-то, наказывать их и другую сволочь, – Грек помолчал. – А от нечисти наш город может излечить только время. А может и не излечить.
– По пять грамм? – вдруг рявкнул кто-то с другого конца стола.
– Дели, Касым.
– Третий, – сказал Грек и поднялся со стаканом в руке.
Ребята молча встали и замерли, опустив глаза вниз. Макс тоже встал, вспомнив, что десантники и «афганцы» чтят этот обычай – «третий тост»– свято. Его уже пошатывало, но он, не задумываясь, выпил водку. Осушить налитый до половины стакан одним глотком не удалось, и Макс выцедил оставшееся через зубы. Его передернуло.
– Что так слабо? – спросил парень, выручивший Макса на вокзале, заметив, как тот сморщился. Макс уже знал, что его зовут Кирилл.
– Да так. Без малого двое суток уже не хавал. Натощак не идет, да и развозит сильно, – заплетающимся языком ответил Макс.
– А че молчишь, как Кибальчиш? – скаламбурил Касым и пододвинул банку тушенки, кусок ржаного хлеба и ложку. – Рубай. У нас с хавкой, вроде, нормально.
Макс опустошил банку за пару минут и принялся за картошку.
– Слушай, Грек, – Макс закончил с едой и решил перейти к делу, – А чем вы все-таки занимаетесь?
– Чем? – Сергей недоуменно пожал плечами. – Даже не знаю. Наше главное занятие – быть вместе.
– Вы берете только «афганцев»?
– Да нет, что ты. Просто это создавалось на основе «афганского» братства. Здесь есть те, кто служил в Грузии, Азербайджане, Осетии, Чечне, Таджикистане… Да мало ли где сейчас можно повоевать!
– Но только те, кто воевал?
– Нет, не только. Есть и совершенно мирные люди. Правда, большинство, все – таки, воевало. Понимаешь, у тех, кто был на войне, нервы наружу. И нам больше требуется… чувство локтя, что ли. Нам трудно в одиночку. А когда люди вместе, они смелее. И то, на что по одиночке мы бы, может, и не пошли, в компании мы делаем. И еще, наверное, мы все немного тронулись на армии. А здесь все почти так же, как там – строго и четко. Только без генералов и их дури.
– А не легче было бы завербоваться в войска?
– А генералы?
– Да…А эти автоматы, стрельба…Вы же поставили себя вне закона.
– Какого закона? Сейчас закона нет. Каждого, кто живет «по закону» ждет жестокое разочарование, рано или поздно. Закон не в состоянии защитить тех, кто в него верит. Он карает только тех, кого сможет достать, а достает он слишком немногих и слишком откровенно выборочно. Так? И потом…В милиции очень много наших. А кто нам не сочувствует, тот берет деньги.
– Вот и вы… плодите беззаконие.
– А какая разница, у кого он берет? Ведь все равно он продажный! Или лучше, чтобы он на бандитов работал?
– И все же убивать… – с сомнением проговорил Макс.
– Тебе когда-нибудь хотелось кого-нибудь убить?
– Случалось, но я…
– Ты просто не решаешься, ты закомплексован и боишься ответственности. В этом единственная разница. Убийство редко доставляет удовольствие само по себе, если ты не больной. А вот прикончить того, кого ты ненавидишь – это почти всегда удовольствие. И простые люди многого себя лишают, придумав Закон. Ведь так?