За право летать
Шрифт:
– Я таки тупой. – Адам взялся за голову. – Это же очевидно было… Два таких факта рядом – и не сумел сопоставить.
– Тупой или хорошший? – немедленно уточнил Кеша.
– Хороший, – твердо сказала Вита.
– Тогда – говоришш.
– Подожди, Кешенька. Надо подумать. Поговори с Санькой, ладно? Саня, объясни ему, что такое госпиталь.
Разговаривать с котенком было увлекательно и утомительно. Он переспрашивал каждое незнакомое слово – и, поняв, запоминал его с первого раза. Но поскольку незнакомых слов в каждом объяснении попадалось обычно больше, чем
Адам и Вита отошли к окну и немножко помолчали.
– Мы про одно и то же думаем? – неуверенно спросил Адам.
– Разумеется.
– Как я понял, он туда уже пролезал. Или рядом был. Его охранники чувствуют.
– Риск, – сказала Вита.
– Ничего другого не остается. В их нынешнем состоянии мы к ним даже прикоснуться не сможем, не то что вывезти. Сколько дней уже под дверью дежурим. Твой Кеша – это подарок судьбы.
– Подарок? – неожиданно вклинился Кеша.
– Хорошо! – одним словом пояснила Вита. Котенок упрыгал обратно к Саньке.
– Лихо у тебя получается, – позавидовал Адам.
– Так я же не только словами объясняю. Он же частично ловит, что я представляю и что чувствую. Кстати, не исключено, что взрослые коты – полутелепаты. Вряд ли он такой один.
– Взрослые? – возник Кеша. – Большшие?
– Как ты, но большие. Правильно.
– Где? Где-где-где-где?
– Не знаем. Но они тебя ищут. Мы их ждем.
– Хорошшо-о-о? – протянул котенок. – Не зна-а-ем… Жде-ом…
Он вдруг погрустнел. Надолго – минуты на полторы. За это время Вита залезла в мамину сумку, вытащила остаток пирога с вишнями и разделила по-братски: половину котенку, остальное поровну.
– Хорошшо, – закатил глаза Кеша. – Вишшня. Теперь говоришш?
– Теперь слушаешь. Это комната. Раньше. Здесь был Санька. Больной.
– Больной – плохо?
– Да. Саньке было плохо. Как ты его нашел?
– Зовет. Кто плохо – зовет.
– Понятно. Внизу есть другая комната. Там кто-то есть. Ему плохо. Он зовет?
– Зовет. Он зовет. Она зовет. Два.
– Ты можешь к ним прийти?
– Не хочу. Громкие. Больно. Шумят. Громко-громко-громко.
– Потому что им плохо-плохо-плохо?
– Нет. Разное. Они плохо-плохо – сейчас. Они громкие – раньше, сейчас, потом. Громкие, – повторил он и прикрыл ушки.
– А ты сможешь их ожить? Очень нужно.
– Очень-очень-очень? – сморщил нос котенок.
– Очень-очень-очень-очень.
– Фффухххх… Не хочу. Могу. Очень. Ладно. Пошшли.
И одним прыжком усвистел в вентиляционное отверстие, откинув решетку, болтавшуюся на одном шурупе.
– Пошли??? – ошалел Адам. Смерил взглядом Виту, посмотрел на дыру в стене и неприлично заржал.
– Нормальные герои всегда идут в обход, – наставительно сказала Вита. – Причем неторопливо.
– Медленно и солидно, – уточнил Адам.
На этот раз Вита не выдержала и уцепила его за ухо.
– Плюс два или минус два? – строго спросила она.
– Виточка, давай не будем торопиться с оргвыводамм. Особые приметы в моей профессии вредны. И вообще, какой пример ты подаешь младшему офицерскому составу?
– Хорошшший…
В дверь постучали и тут же задергали ручку. Адам аккуратно высвободил ухо, подошел к двери и убрал стул, который не давал ручке повернуться.
– Вадим Вик…
Но это был не Вадим Викторович. В дверях стоял марцал. Причем знакомый. Причем звали его… забыл.
– Разрешите? – Марцал наклонил голову.
– Да, пожалуйста.
Марцал вошел и оглянулся на дверь. Потом нерешительно посмотрел на Адама.
– Скажите, а вы не могли бы сделать так же, как было?
– Запереть дверь?
– Да.
Адам повторил комбинацию из дверной ручки и спинки стула. Марцал изучил её и покачал головой:
– Поразительно. Все-таки у вас совершенно особое мышление…
– Нас тогда познакомили, – перебил его Адам, – но я забыл ваше имя. Извините.
– Не за что. Я не хотел, чтобы вы его запомнили. Барс. Мое имя – Барс. Оно созвучно названию земного животного, но это случайное совпадение. Я пришел с несколькими целями. Во-первых, я хочу просто от себя высказать лейтенанту Александру Смолянину свое восхищение проведенным им боем…
(Много лет спустя Санька в конце концов признался себе, что Барс вот этим своим появлением и взглядом в глаза фактически его спас: не только заставил понять, что бой с «Волками» и крейсером окончился настоящей победой и что в гибели гардемарин Санькиной вины нет, – но и сделал ему какую-то прививку на будущее, и когда Санька узнал, что крейсер был полон людей, землян… он не вскрыл себе вены и не застрелился – он твердо знал, что он – не убийца. Их убили те, кто забирал. Имперцы, похитители. Но быть благодарным марцалу ему уже не хотелось…)
– Во-вторых, – продолжал Барс, – я хочу поблагодарить вас, Адам… Удивлены? Вы спасли моих детей, и этот подвиг в моих глазах бесценен и не имеет достойной награды… – Он вдруг обезоруживающе улыбнулся. – Боюсь, я бы в той ситуации оказался беспомощен.
Он снова оглянулся на запертую дверь и развел руками.
– Совсем другое мышление, – повторил он. Адам пожевал губу.
– Даша и?..
– Александра, – подсказал Барс. – Чувствуют себя прекрасно.
– А мать?
– Как говорят врачи: «самочувствие соответствует тяжести состояния». Я только что от нее. Слаба, но все будет хорошо.
– Хорошшшо… – проворчала Вита.
Это был желоб, и она по нему летела, как пущенный шар. Или саночки: заносит на поворотах, вжимает, трясет, но все равно ты никуда из желоба не денешься…
Пистолет согрелся и уже не чувствовался за поясом.
Утром она была больной и согбенной: живот, живот вот здесь… нет, ничего не ела… и раньше такого не было… Анализы, кушетка, ждать. Чуть позже в белом халате и косынке она катила столик на колесах – новенькая, ищет серологическую «лабораторию»… на лифте вниз, голубушка, по туннелю, второй поворот направо… Еще позже, уже в синем комбинезоне и с чемоданчиком – проверяет телефонные провода. Не знаю, кто вызывал, разберитесь, вот у меня наряд…