За пределом
Шрифт:
– Башахаун, это кто ж такой?
– Дух лесной. Агромадный, - домовой показал руками, - лохматый и жуткий.
– Как йети?
– Надюшка боязливо придвинулась поближе к Онуфрию Ильичу.
– Совсем другой, - погладил ее по плечу домовой, успокаивая.
– Блез, он справедливый мудрый и хозяйственный. Жаль только, что молчун. Зато дочка у него - красавица, - голос Ильича потеплел.
– Жена моя любимая.
– Что ж ты жалуешься тогда?
– Надя покачала головой.
– Бездомный сиротинушка потому что, - грустно ответил домовой.
– Это для таких как я очень мучительно.
– И я бездомная, - пожаловалась Надюшка.
– Бедолажные мы с тобой, - притулился ей под бок домовой и вздохнул тяжело.
– Ав, - поддержал компанию Серп. Хотя он-то как раз был вполне себе счастлив.
Так они и сидели некоторое время.
– Ладно, - прервал затянувшееся молчание Онуфрий Ильич.
– Пошли с семьей моей знакомиться.
***
Богаты и обильны оказались владения башахауна Блеза, да и сам он проявил себя прекрасным хозяином: щедрым внимательным и при этом ненавязчивым.
Блез и правда был страшен, вернее внешность его была устрашающей, но прекрасной. Онуфрий Ильич ни словом не соврал, описывая его обличье, и все же, впервые увидев башахауна, Надюшка была скорее поражена дикой необыкновенной красотой хозяина леса нежели напугана.
Рост Блеза по человеческим меркам и правда был огромен - метра два с половиной. Да и насчет волосатости Ильич не соврал. Роскошная изумрудная грива стелилась по спине башахауна мало не до земли. Лик его был благороден, а на голове росли рога да такие, что матерый олень обзавидуется. При этом лесной хозяин так же скрытен, и недоверчив как это благородное животное.
Изредка и издалека показывался он гостье, глядел на нее молча, словно ожидая чего-то. В такие моменты Надюшка чувствовала себя невинной девой, отданной дикими франками своему жестокому богу - грозному как сама природа Кернунносу. Она робела, пугалась мощи башахауна и его же величия.
Зато дочь Блеза - белая дама Аполлин была совсем другой. Начать с того, что она вправду оказалась красавицей, и тут Онуфрий Ильич тоже не покривил душой. Ориентируясь на название, Надя ожидала увидеть бесплотную похожую на призрак деву, а не пышущую здоровьем и жизнью нимфу - белокурую зеленоглазую чаровницу, искренне влюбленную в своего супруга. Аполлин или просто Полюшка, как называл ее домовой, возвышалась над мужем на целую голову и при этом умудрялась смотреть на него снизу вверх, причем с перманентным восхищением.
А уж как расцветал при этом молодожен, с какой гордостью, нежностью и заботой глядел он в ответ. Сплошная милота, короче.
Поселили Надю в оказавшимся на диво уютным гроте. Волей лесного хозяина, а может магией этого места в нем было очень тепло. Настолько, что Надюшка повадилась ходить босиком по густому цветущему мху, заменившему собой ковер. Лежанка, стол и сиденья вырастали из него словно грибы боровики по осени. И были они из того самого редкостного горячего камня, которым выкладывали пол самые обеспеченные жители Алеены. Подушки и одеяла оказались пуховыми, а постель шелковой. Шелка и обычного и паучьего у хозяина леса имелось в изобилии. Да и вообще всего у него было вдоволь, кроме хлеба, пожалуй. Правда поначалу Надюшка не
***
Сперва она хотела задержаться в гостях от силы на пару дней, чтобы только переждать возможную погоню, а потом двинуться в Гранию, но Апполин, Онуфрий Ильич и даже башахаун убедили ее погостить подольше.
– И правда, - смущенно согласилась девушка, - некуда мне торопиться. Не сбежит Грания, да и не ждет меня там никто.
– Конечно не сбежит, - щебетала Полюшка, подливая подружке душистого медового нектара.
– А у нас со дня на день должны пролески расцвести.
И гостья конечно же признавала правоту нимфы. Нежные лесные анемоны с некоторых пор представлялись ей куда более важными чем далекое иномирное королевство, а их цветение становилось гораздо более значимым событием нежели побег от мужа. Да и сам муж, признаться, стал забываться, словно выцветая. Он почти не волновал Надю. И забота его, и защита казались черно-белым сновидением, подлое предательство уже не ранило сердца. Даже близость, вернее удовольствие от нее позабылось.
Ну было и было. Прошло. Сашка вон тоже был. И тоже забылся. И что удивительно тоже предал. А ведь так красиво ухаживал… Был щедрым и заботливым, звал замуж. Да что там звал - за уши тащил, не обращая внимания на попытки сопротивления. Сам! Сам познакомился с родителями, нашел общий язык с братьями, планировал свадьбу и… пропал.
Надюшка тогда места себе не находила, думала, что с любимым случилось страшное. Ясность в сложившуюся ситуацию внесла Катька. Пряча глаза, подруженька призналась, что Сашка, который приходился ей двоюродным братом, вернулся к первой жене.
– Наплюй на этого козла, - горячо убеждала подружку та.
– Ладно, - потерянно согласилась тогда Надя.
– Я только не поняла, зачем он все это затевал?
– она кивнула на свадебное платье.
– Я же не хотела замуж. Совсем. Секса за глаза хватало.
– Урод потому что, - проявила женскую солидарность Катька.
– Но вообще-то, мась, у него там сын… И кажется будет второй.
– Это меняет дело, - согласилась Надюшка, которую затошнило от нервов, слез и отвращения. Да так сильно, что она едва успела добежать до уборной.
– Ты что?..
– Катька естественно кинулась следом.
– Ты тоже залетела?
– Нет, - отдышавшись, ответила Надя.
– Просто мерзко так. Я с ним, а он…
– Козел и кобель, - истово закивала подруга.
– Забей, мася. И это… прости меня что ли.
– Ты-то тут причем…- не поняла Надюшка. Она и Сашку понять не смогла. И простить тоже.
Зато из жизни вычеркнуть получилось. И Магнуса получится. Вон сердце уже не болит, аппетит прекрасный и крепкий здоровый сон.
В ее ночных видениях нет места любви, боли и обиде. В них только ликование природы, просыпающейся после долгой зимы, прилет птиц или первая весенняя гроза…
Хотя иногда, на рассвете Надюшке чудились голубые глаза, холодные словно стылое зимнее небо, да слышался смутно знакомый голос, который звал ее по имени. И тогда возвращалось томление, собираясь горячей тяжестью внизу живота, а на глаза набегали слезы.