За разломом орла

Рейнольдс Аластер

Вот и все. Говорить больше нечего, осталось лишь добавить: «Я скучаю по тебе». Как мне хотелось, чтобы фраза прозвучала эмоцио­нально! Но при прослушивании записи впечатление создалось такое, словно я спохватился в последний момент.

Конечно, я мог бы перезаписать концовку, но вряд ли у меня по­лучилось бы лучше, чем в первый раз. И я просто нажал кнопку от­правки записанного сообщения, гадая, скоро ли оно тронется в путь. Маловероятно, что через Саумлаки течет оживленный поток старту­ющих и прибывающих кораблей, и «Синий гусь» вполне может стать первым из тех, кто улетит в подходящем направлении.

Я вышел из кабинки, испытывая непонятное чувство вины, слов­но

пренебрег какой-то обязанностью. И лишь позже понял, что имен­но не давало мне покоя. Я сказал Катерине о станции Саумлаки. Я да­же рассказал ей о Колдинге и поломке «Синего гуся». Но я умолчал о Грете.

***

С Сюзи у нас ничего не получается.

Она очень умна и прошла прекрасную психологическую подго­товку. Я могу вешать ей на уши сколько угодно лапши, но она знает, что причиной ее столь длительного пребывания в капсуле мог стать только облом поистине эпического масштаба. Понимает, что речь идет о задержке не на недели и даже не на месяцы. Каждый нерв ее тела вопит об этом ее мозгу.

— Мне снились сны, — говорит она, когда у нее проходит слабость после пробуждения.

— Какие?

— О том, что меня постоянно будили. И ты вытаскивал меня из капсулы. Ты и еще кто-то.

Я пытаюсь улыбнуться. Я с ней наедине, но Грета поблизости. Сейчас инъектор в моем кармане.

— Когда я выбираюсь из капсулы, я тоже вспоминаю дурацкие сны.

— Но эти вспоминаются так реально... Твои слова всякий раз ме­нялись, но ты снова и снова говорил, что мы где-то... что мы немно­го сбились с курса, но волноваться из-за этого не стоит.

Вот тебе и заверения Греты о том, что Сюзи ничего не запомнит. Похоже, ее память не такая уж и краткая...

— Удивительно, что ты это сказала. Ведь мы действительно не­много сбились с курса.

С каждой секундой она соображает все лучше. Из нашего экипажа именно она всегда первой выбиралась из капсулы.

— Насколько, Том?

— Больше, чем мне хотелось бы.

Она стискивает кулаки. Я не могу сказать, агрессия это или нерв­но-мышечный спазм, реакция на пребывание в капсуле.

— И насколько дальше? За пределами Пузыря?

— Да, за пределами Пузыря.

Ее голос становится негромким и детским:

— Скажи, Том... мы за пределами Разлома?

Я слышу ее страх. Это тот кошмар, с которым приходится жить всем экипажам в каждом рейсе: что-то на маршруте даст сбой, такой серьезный сбой, что корабль окажется на самом краю сети скважин. Настолько далеко, что на возвращение уйдут не месяцы, а годы. И что несколько лет уже прошло на пути сюда, еще до того, как нача­лось путешествие обратно.

А когда они вернутся, все близкие люди окажутся старше на не­сколько лет.

Если все еще будут живы. Если все еще будут помнить о тебе или захотят вспомнить. Если ты сам еще сможешь их узнать.

За пределы Разлома Орла. Это и есть сокращенное название путе­шествия, в которое любой из нас надеется не отправиться по воле случая. Путешествия, которое искорежит твою жизнь. Которое рож­дает призраков, сидящих по темным углам в барах по всему Пузырю. Мужчин и женщин, вырванных из времени, отрезанных от семьи и любимых из-за сбоя в чужой технике, которой мы пользуемся, но едва ее понимаем.

— Да, — говорю я. — Мы за пределами Разлома.

Сюзи вскрикивает, и этот вопль превращает ее лицо в маску гнева и отрицания. Мои пальцы смыкаются на холодном инъекторе. И я лихорадочно соображаю, нужно ли пускать его в ход.

***

Новый срок окончания ремонта от Колдинга. Пять или шесть дней.

На этот раз я даже спорить не стал. Лишь пожал плечами и заша­гал прочь, гадая, какую цифру услышу в следующий раз.

Вечером я сел за тот же столик, за которым мы с Гретой завтрака­ли. Утром здесь все было ярко освещено, но сейчас источниками све­та служили только лампы на столах и неяркие осветительные панели на потолке. В дальнем конце зала стеклянный манекен перемещался от одного пустого столика к другому, играя «Asturias» на стеклянной гитаре. Кроме меня, в ресторане никого не было.

Долго ждать Грету мне не пришлось.

— Извини за опоздание, Том.

Я повернулся в ее сторону. На этой станции с низкой гравитаци­ей ее походка отличалась особой легкостью, а приглушенный свет выгодно оттенял изгибы талии и бедер. Она села и наклонилась ко мне с видом заговорщицы. Лампа на столе превратила ее лицо в ре­льеф из ярких золотых пятен и красных теней, омолодив лет на де­сять.

— Ты не опоздала. И в любом случае мне было чем полюбоваться.

— Сейчас лучше, чем днем, правда?

— Это еще мягко сказано, — ответил я, улыбнувшись. — Ты пра­ва, сейчас здесь гораздо лучше.

— Я могу здесь всю ночь сидеть и просто смотреть. Иногда я так и делаю. Только я и бутылка вина.

— Я тебя не осуждаю.

Голографическую синеву купола теперь сменили звезды — полное небо звезд. Ничего подобного я никогда не видел на любой другой станции или из другого корабля. Здесь были яростные бело-голубые звезды, пылающие бриллиантами на полотне из черного бархата. И ярко-желтые самоцветы, и мягкие красные штрихи, словно расту­шеванный пальцем след воскового мелка. Были ручейки и потоки не столь ярких звезд, похожие на стаи из миллиардов неоновых рыбок, застывших на моментальной фотографии. И огромные расплываю­щиеся кляксы зеленых и красных облаков, пронизанные жилками и окаймленные нитями прохладной черноты. И еще скалы и горы ох­ряной пыли, настолько богатые трехмерными структурами, что напо­минали щедрые мазки масляных красок. Сквозь пыль фонариками светили красные и розовые звезды. Там и тут я видел крошечные под­мигивающие точки рождающихся солнечных систем. Это были пуль­сары, которые вспыхивали и гасли наподобие бакенов, и диссонанс-ные ритмы их вспышек задавали всей этой картине размеренный темп, наподобие смертельного медленного вальса. Казалось, все это зрелище содержит слишком много деталей, ошеломляющее изобилие оттенков, и все же, куда бы я ни взглянул, везде находил что-то но­вое, будто купол ощущал мое внимание и концентрировал все свои усилия в той точке, куда устремлялся мой взгляд. На мгновение меня охватила слабость: почувствовав головокружение, я ухватился за край стола, точно хотел удержаться от падения в бездонную глубину того, что находилось у меня над головой.

— Да, именно так это действует на людей, — улыбнулась Грета.

— Это прекрасно.

— Ты хотел сказать «прекрасно» или «ужасно»?

Я вдруг понял, что не знаю, какой из ответов выбрать.

— Это настолько огромно... — пробормотал я через какое-то время.

— Само собой, все это ненастоящее, — пояснила Грета. Она при­близилась, и теперь ее голос звучал тише. — Купол сделан из «умно­го» стекла. Оно повышает яркость звезд, чтобы человеческий глаз смог увидеть разницу между ними. Сами же цвета реальны. Все ос­тальное, что ты видишь, тоже показано весьма точно, если не считать того, что определенные участки спектра смещены в видимый диапа­зон, а масштаб некоторых структур изменен. — Она стала показывать знакомые объекты. — Это край большого темного облака в созвездии Тельца, из-за него выглядывают Плеяды. Это волокнистая структура Локального Пузыря. Видишь открытое скопление?