За счастьем(Повесть)

Капуана Луиджи

— Вино я вам возвращаю. Совсем позабыл, что купил точно такое же в Неаполе, — небрежно сказал Дженарино. — Вот, получите три лиры. А теперь бежим! — обратился он к Тотоно.

Но не успел Дженарино дойти до буфетных дверей, как Тотоно дал ему такого пинка, что он растянулся.

Дженарино едва не заревел от неожиданности. А Тотоно насмешливо сказал ему:

— Подымайся! Да поживей подымайся! Нечего, брат, распускать нюни. Да поторапливайся! Поезд трогается! — Перепуганный Дженарино бросился к вагону, где прижавшись носами к оконному стеклу их поджидали Таниэлло и «Прыгун».

ЧАСТЬ II

Глава I

ПОКРОВИТЕЛЬ

Тотоно

позевывал в углу. Таниэлло задремал, свернувшись в комочек. Он положил голову на лапы «Прыгуна». Собака лежала, насторожившись. С открытыми глазами она прислушивалась к знакомому, слегка охрипшему, голосу, певшему песню в столовой гостиницы. Песня кончилась, раздались шумные аплодисменты. Измученный Дженарино вошел в темную прихожую, где его поджидали товарищи. Он тяжело дышал. На лбу его блестели капли пота, а глаза покраснели от непривычного яркого освещения. Его заставили четыре раза повторить песню. Измученный, он повалился на подушки, грудой сложенные в углу каморки, и оттуда с горькой усмешкой смотрел на товарищей.

Горько стало от этого взгляда Тотоно.

— «Это я во всем виноват», — подумал он.

А Дженарино между тем говорил:

— Все равно, конец один. Не сегодня, так завтра это вечное пенье мне разобьет грудь. Наш новый благодетель замучит нас до смерти.

У Тотоно не было слов, чтобы возразить товарищу, и он молчал.

Из зала раздавались звуки вальса и послышалось женское пение, похожее на кошачье мяуканье. В каморке все притихло.

Когда пение кончилось, дверь отворилась и на пороге показался очень высокий человек с длинной бородой и с быстрыми блестящими глазами, которые казались, особенно, живыми на темноватом тоне его кожи. Вместе с вошедшим в раскрытую дверь ворвались голоса.

— Таниэлло! Таниэлло!

Публике захотелось послушать его пение.

Войдя в каморку, высокий человек сразу переменил суровое выражение лица на приторно добродушное и заискивающее.

— Ну, мои миленькие, публика в восторге от вас. Деньги так и сыпятся. Если так пойдет и дальше, то через недельку вы двинетесь в Женеву.

Тотоно победоносно посмотрел на Дженарино.

«Видишь, как все прекрасно идет! И как он о нас заботится», — говорил этот взгляд.

А человек с длинной бородой подошел к спавшему Таниэлло, наклонился над ним и старался разбудить мальчика, поглаживая его белокурую голову.

Таниэлло проснулся, вскочил, но со сна ничего не понимал.

— Ну, мальчик, теперь твоя очередь. Публика требует тебя. Слышишь?

В зале шум и крики все усиливались. Таниэлло поплелся на эстраду. Дженарино и Тотоно остались с «Прыгуном». Собака была мрачно настроена. Когда уходил Таниэлло, она даже не пошевелилась, только проводила его тоскливыми глазами. Дженарино пристально смотрел на Тотоно. Он не говорил ни слова, но уже обдумывал, чтобы такое сделать, чтобы выручить и себя и товарищей из невозможного положения.

Опять спорить с Тотоно. Но он знал, что это ни

к чему не поведет. Чтобы попасть в Женеву, Тотоно согласился бы работать и еще больше, чем они теперь работали. Их новый покровитель отлично это понимал и, благодаря этому, сумел прибрать к рукам Тотоно. Тот ему верил и делал все, что он от него требовал.

Каждый вечер мальчики выступали на эстраде ресторана, каждый вечер они пели до полного изнеможения, надрывая свои голоса.

Каждый вечер мальчики выступали на эстраде ресторана.

Нет! Им отсюда не выбраться. Нечего и мечтать об этом! Здесь они и умрут. — Уныние охватило Дженарино. Мужество его покинуло. За последние дни он убедился, что они попали в западню.

Две недели, как они в Риме.

Приехали вечером. Вышли с вокзала и все шли, шли под руку по незнакомым, многолюдным и шумным улицам.

Шли ошеломленные, растерянные, с собакой позади. «Прыгун» тоже растерялся. Постоянно попадал под ноги прохожим и, не переставая, подвизгивал от получаемых пинков и толчков. Наконец, пройдя какую-то длинную-длинную улицу, они вышли на площадь. Мимо них проносились экипажи, трамваи, омнибусы.

С площади, следуя общему течению, они попали на большую улицу с прекрасными магазинами, кофейнями, кондитерскими и ресторанами.

Здесь они совсем растерялись. Но потом, на следующей площади уже настолько оправились и пришли в себя, что у Дженарино даже явилась блестящая мысль: он предложил товарищам дать небольшой концерт.

— Как? Здесь? Выступить с нашим бренчаньем на этой великолепной площади?

— Кто знает! Может быть, и здесь нам повезет не меньше чем в Капуе.

Но ведь это же Рим, Рим, а не Капуа. Здесь никто и слушать не захочет нас.

Но Дженарино, не обращая внимания на возражения, решительно остановился напротив одного из ресторанов и вынул свой инструмент. Вокруг мальчиков-музыкантов собралась в один миг целая толпа уличных мальчишек. Веселая неаполитанская песенка понравилась. Мальчишки стали подпевать, приплясывать. Когда певцы кончили, их просили повторить. Ободренные успехом, они пропели еще лучше, чем в первый раз, а потом сунув «Прыгуну» в зубы поднос, отправили его собирать деньги.

В это время из ресторана вышли господа взглянуть на маленьких певцов. Чувствовалось, что мальчики всех заинтересовали, всем понравились. «Прыгун» набрал денег порядочно.

Тотоно торжествовал.

— Видите! И здесь мы начали недурно. «Прыгун» собрал больше трех лир.

Концерт продолжался.

В это время из толпы отделилась длинная, как жердь, фигура человека с большой бородой. Человек подошел к мальчикам, стал их расспрашивать. Он хотел знать, откуда они, кто учил их петь.

И они ответили в один голос:

— Только что приехали прямо из Неаполя. Родных и знакомых у нас ни души, а всяких песен и фокусов и все возможных представлений знаем тьму-тьмущую… Вчера вечером в Капуе…