За свободу
Шрифт:
— Берусь затеять дома такую игру, что у тевтонских рыцарей рожи станут белее, чем их плащи! — крикнул Фриц Бютнер и со всей силы хватил кулаком но столу.
— А я отвечаю за Оренбах, — сказал Симон Нейфер. — Пусть каждый даст сигнал своим друзьям быть наготове.
Прежде чем разойтись, крестьяне договорились о ближайшей встрече в «Медведе».
— Ну, а ты как? — спросила Кэте Каспара, молча сидевшего за столом.
— Когда начнется пляс, я пойду в паре с тобой, — шутливо отвечал он.
Она двинула плечом, как бы отталкивая его.
— Конец дворянскому царству! — рявкнул Большой Лингарт и забарабанил пустой кружкой по столу. — Добавь- ка еще, хозяин! — загремел он басом подбежавшему трактирщику.
Глава третья
Первый бургомистр Ротенбурга Эразм фон Муслор поднял чашу, искрившуюся золотистым рейнским вином, за здоровье дорогих гостей, собравшихся в его доме на Дворянской улице в день трех волхвов. Трапезный зал помещался в первом этаже; стены были покрыты яркими фресками, изображавшими
27
Варфоломей Цейтблом — живописец и резчик XV в., работал большей частью в Ульме.
Молодежь с нетерпением ожидала приглашения к столу, так как представители старшего поколения, особенно же досточтимые члены обоих советов [28] , углубились в нескончаемый разговор, всесторонне обсуждая возможные политические последствия брака, заключенного в соборе св. Иакова. Юные патриции потешались над четой молодоженов, которые, несомненно, были уже не первой молодости, и над участниками свадебной церемонии. Отцы города спорили о том, какие меры надлежит применить магистрату против доктора Дейчлина, который в свое время был приглашен городом в качестве проповедника. На духовного пастыря Тевтонского ордена и на отца Мельхиора власть магистрата не простиралась.
28
…досточтимые члены обоих советов… — В средневековых вольных городах, пользовавшихся самоуправлением, внутренний совет являлся высшим исполнительным и законодательным органом. В Ротенбурге внутренний совет состоял из тринадцати именитых граждан. В 1455 г. после восстания ремесленников и городских низов в Ротенбурге, в соответствии с новым городским уставом, был образован широкий, так называемый «внешний» совет из сорока двух человек, куда были допущены их представители. Однако с течением времени ремесленники были вытеснены из внешнего совета, и он превратился в орган патрицианского управления. Должность ратсгера (городского советника) оплачивалась так низко (с 1523 г. восемь гульденов в год), что занимать ее могли только состоятельные люди.
Второй бургомистр Конрад Эбергард резко высказывался за самые решительные меры. Настало время, когда магистрат должен беспощадно покарать еретика, угрожающего поколебать основы порядка, установленного богом и людьми. Однако господин Эразм фон Муслор с улыбочкой заметил, что не следовало посягать на прерогативы его преосвященства епископа Вюрцбургского, повелевающего священнослужителями ордена.
В лице досточтимого господина Эразма величавость главы имперского вольного города сочеталась с лоском светского человека. Надменность, венчавшая его высокий, но узкий лоб, умерялась любезной улыбкой, не сходившей с его медоточивых уст. Величаво-любезным было и краткое застольное слово, с которым он обратился к своим гостям. Вслед за тем большая серебряная чаша с фамильным гербом фон Муслоров заходила вкруговую.
На столе, сверкавшем тяжелой роскошью сервировки, особенно выделялись изготовленные напоказ кушанья, делающие честь изобретательности повара. Но главной приманкой — и не только для глаз — был поистине исполинский пирог с запеченным в нем «бобом счастья». Кому при разделе пирога доставался этот боб, того объявляли королем или королевой празднества. Ученый канцлер и летописец города Ротенбурга Томас Цвейфель [29] заметил, обращаясь к своему соседу, ратсгеру Георгу фон Берметеру, весьма уважаемому его согражданами за честность, тем более что небо не благословило его богатством, — что запеченный в пироге боб, несомненно, является символом солнца, возвращающегося на землю после зимнего царства мрака.
29
Томас Цвейфель — «городской писец», управляющий делами магистрата имперского вольного города Ротенбурга; оставил подробную хронику событий Крестьянской войны во Франконии.
Пестрым венком окружали гости обеденный стол. В те времена люди любили яркие краски, и на темном фоне одежд ратсгеров выделялись красными, зелеными, синими, желтыми пятнами костюмы молодежи. И дамы и кавалеры равно старались соединить в своем костюме как можно больше красок. Мужчины в своих пестрых камзолах с прорезями, брыжами и пуфами, превосходили роскошью одежды заправских франтих. Воздух был насыщен благовониями, так как даже мужчины обильно душились. И женщины и мужчины не считали для себя зазорным прибегать к помощи искусства, чтобы сохранить розы и лилии на своих увядших щеках.
С роскошью нарядов соперничало богатство стола, ломившегося
Прекраснейшей среди прекрасных была, конечно, Габриэла Нейрейтер. Ее горделивая осанка говорила о том, что она сознает силу своих чар. Обвитая тройной ниткой жемчуга, белая шея оттенялась золотыми кружевами, обрамлявшими края прозрачной рубашки. Золотой венец в виде роз, увитых плющом, украшал ее распущенные черные волосы, ниспадавшие блестящей шелковой волной до пояса. Венец, задуманный и выполненный Гансом Лаутнером, оттенял белизну ее лба, сверкающего как алебастр на солнце. Нитка искристых самоцветов охватывала пышный стройный стан. Открытое верхнее платье из пурпурной парчи с очень широкими откидными рукавами позволяло видеть нижнее платье из белого венецианского атласа с узкими рукавами, плотно облегавшими ее полные округлые руки. И верхнее и нижнее платья были затканы по краям золотыми цветами. Расшитая красным шелком бархатная киса, нож в осыпанных драгоценными камнями ножнах и опахало из павлиньих перьев висели у пояса. Ее тонкие белые пальцы были унизаны сверкающими кольцами.
Знатная дама. С гравюры Лукаса Кранаха
Не удивительно, что глаза всех молодых аристократов метали огненные стрелы в это обольстительное создание, но эти стрелы, встретившись с презрительно-равнодушным взглядом прекрасной Габриэлы, отскакивали, не задев ее.
Она была сиротой. Эпидемия оспы унесла ее родителей, когда она вместе с Сабиной фон Муслор еще воспитывалась в доминиканском монастыре. Монастырь на Оружейной улице славился тем, что давал своим воспитанницам изысканнейший светский лоск. За исключением нищенствующих орденов, все монастыри уже давно допускали в свои пределы лишь тех из числа жаждущих замкнуться в их стенах от мирской суеты, кто был достаточно богат, чтобы дать обет бедности. Послушницы Ротенбургского доминиканского монастыря вербовались только из самых состоятельных слоев землевладельческой и городской знати. Зато они пользовались привилегией: они могли снять монашеское покрывало и даже выйти замуж; в этом случае, однако, в пользу монастыря оставался весьма солидный куш в виде компенсации за утраченную невесту Христову. Благочестивые сестры пользовались неограниченным правом принимать у себя своих родственников. Сынки городских патрициев и сельских дворян усердно навещали своих сестер, кузин и тетушек в белых рясах под черными вуалями еще и потому, что монастырь славился лучшим тауберским вином. Монастырю принадлежали богатейшие виноградники в нижней части города. Горожане поговаривали, что в святой обители не только пьют вино, но и частенько режутся в карты и кости не хуже, чем в Дворянской питейной на Рыночной площади. У Цейзольфа фон Розенберга была в монастыре тетушка. Соскучившись в одиночестве в своем прилепившемся на высокой горе замке, он прискакал как-то ранним утром к монастырским воротам на Оружейной улице вместе со своим дружком Филиппом фон Финстерлором, владельцем замка к северу от Лауденбаха.
Смерть родителей сделала Габриэлу наследницей крупного состояния, а богатство, как известно, только усиливает блеск красоты. Ее покойный отец, Иозеф Нейрейтер, был человеком предприимчивым и, призаняв где только можно, пустился в спекуляцию вином и зерном. Это был единственный род торговли, не считавшийся зазорным для патриция, и дома городской знати были специально приспособлены для нее. Под просторными сенями, служившими торговым помещением, находились огромные подвалы, в которых хранились предназначенные на продажу вина собственных виноградников, а в господских дворах высились островерхие кровли двух- и трехэтажных хлебных амбаров. Иозеф Нейрейтер торговал вином и зерном не только на рынке и у своих ворог, он продавал вино в лозах и хлеб на корню. Не беда, что его удачливые спекуляции сильно смахивали на ростовщичество, ведь он лишь шел по стопам почтенных торговых компаний в Нюрнберге, Аугсбурге, Ульме, которые, вступая в «ринги» [30] , устанавливали высокие цены на любые товары. Правда, горожане и крестьяне проклинали их на чем свет стоит, но ничего не могли поделать. Имперские сеймы неоднократно выносили постановления о недопустимости такого злостного ограбления народа ростовщическими торговыми компаниями, но все решения оставались мертвой буквой. Объединенная сила денежного мешка оказалась могущественней самого императора.
30
Ринг — негласное объединение (тайная монополия) крупных купцов с целью повышения цен на товары.