За свободу
Шрифт:
— Скорей плащ. Нужно заткнуть рот этой дикой кошке.
Не успел всадник протянуть ему плащ, как раздались крики: «Стой! Держи!» Из-за кустов выбежали Ганс и Каспар и, обнажив мечи, ринулись на похитителей. Юнкер Цейзольф, набросив плащ на голову Габриэлы, намеревался подсадить ее на седло своего сообщника, и Ганс, сразу узнавший рыжебородого, с криком бешенства набросился на него. Пока Цейзольф обнажал свой короткий меч, Габриэла вырвалась из рук всадника, но тот схватил ее за волосы, и она дико закричала. Шляпа свалилась с ее головы. Каспар кинулся на всадника, и тому пришлось выпустить прекрасную добычу, чтобы защитить себя от меча подмастерья. Воспользовавшись этим, Габриэла с громким воплем умчалась
Вдруг раздался крик:
— Бей их! Бей дворянчиков! — и на просеку выбежали несколько человек; страшные и одичалые, они набросились на Розенберга и его сообщников. Нападавшие были вооружены чем попало: топорами, мечами, самопалами, копьями. Сражение длилось не более минуты. Бешеному Цейзольфу удалось вскочить в седло и вместе со своим спутником и конюхом умчаться на запад. Разбойники — так называли скрывавшихся в лесах беглых крестьян — бросились за ними в погоню. Каспар узнал в их предводителе выселенного из Оренбаха крепостного Конца Гарта. Бросив взгляд вслед нежданным спасителям, он обернулся, ища своего друга. Силы небесные! Ганс Лаутнер лежал на земле, и блеклая трава быстро окрашивалась в алый цвет. Цейзольф фон Розенберг, ускользнув от длинной шпаги Ганса, пронзил ему грудь своим охотничьим мечом. Каспар опустился на землю рядом с другом и в скорбном молчании положил его голову к себе на колени. Он был бледен, как истекавший кровью Ганс. Каспар был один с умирающим, лицо которого, еще искаженное яростью борьбы, постепенно прояснялось. Старый дуб распростер над ними свои еще голые, могучие ветви. В отдалении мирно пощипывала траву лошадь Габриэлы. Глаза Ганса в предсмертной тоске устремились на друга; побелевшие губы зашевелились. Каспар приник ухом к его губам.
— Бабка… передай ей… — прошептал умирающий.
— Да, да, Ганс, я знаю, что ей передать, — едва сдерживая рыдания, вскричал Каспар. — Ради бога, держись. Слышишь голоса, к нам идут на помощь. Держись, Ганс, голубчик.
Улыбка скользнула по лицу юноши.
— Кэте… — прошептал он едва слышно и испустил дух.
— Ганс! Ганс! — простонал Каспар, впиваясь глазами в его бледное лицо, на которое смерть уже наложила свою печать.
Голова друга покоилась на коленях у Каспара, а сам он погрузился в забытье. Как долго он просидел так — он и сам не знал. Только представилось ему, будто он спит и видит сон. Лес ожил, вокруг старого дуба появилась целая ватага охотников: егеря, загонщики, ловчие, псари со сворой. Олень убит, и все весело спешат на привал, правда не к каменному дубу, а совсем в другое место. Услышав по пути крики Габриэлы, все направились к ней. Фон Верницер и лесничий, знавшие этот дуб, помогли Габриэле найти место привала. Широко раскрытыми глазами смотрела она на труп бедного Ганса. Волосы ее рассыпались, амазонка была в беспорядке, шлейф висел клочьями.
Пока егеря ловили ее коня и скрепляли подпругу, фон Верницер, мрачнее обычного, спрыгнул с лошади и подошел к телу Ганса Лаутнера. Все стояли молча в напряженном ожидании. Убедившись, что Ганс уже не нуждается ни в чьей помощи, он сказал: «Мертв», — и это слово беззвучно упало в тишину.
У Каспара вырвался гортанный звук, похожий на сдавленное рыдание. Фон Верницер, подозвав знаком лесничего, о чем-то с ним заговорил. Сабина направила своего белого, как молоко, иноходца к Габриэле и сказала вполголоса:
— Это тот самый красивый малый, который приносил тебе золотой венец. Бедняжка!
Тонкие брови красавицы сурово сдвинулись. Что ей за дело до бедняка подмастерья, которому вздумалось рисковать из-за нее жизнью? Или, может быть, она думала в эту минуту о том, кого она только что обрекла на смерть от меча Розенберга? Егерь принес ей шляпу, кто-то подвел
— Благодарю за услугу, любезный, — небрежно бросила она Каспару, который, закрыв глаза другу, осторожно положил его голову на землю. — Приходи ко мне в город за наградой.
— За наградой? — вспыхнул он. — Да разве все ваше золото может вернуть жизнь тому, кто умер за вас?
Она отвернулась, оправила платье и с помощью подошедшего юнкера фон Торнбурга вскочила в седло.
— На сегодня охота окончена, господа. Вернемся в Эндзее, — громко сказал фон Верницер.
И пестрая толпа исчезла за деревьями. Остались только лесничий с двумя егерями да несколько загонщиков. Пока они ломали молодые ветки для носилок, старик лесничий расспрашивал Каспара о том, что произошло под дубом.
— Какова наглость! — воскликнул старик, когда Каспар закончил свой рассказ. — Должно быть, юнкер знает эти места не хуже меня, раз он надеялся добраться с фрейлейн до Таубера. Не сносить ему головы за похищение девушки.
— Так ли? Ведь господа рубят головы только воришкам, — с горечью возразил Каспар.
Тело положили на носилки, и Каспар прикрыл его плащом, брошенным всадником в маске. Кто бы это мог быть? По дородной фигуре и желтым, как солома, волосам можно было предположить, что под маской скрывался юнкер фон Финстерлор. О появлении беглых крестьян Каспар предпочел умолчать, не желая выдавать лесничему Конца Гарта. Печальное шествие двинулось по направлению к Гумпельдорфу — ближайшей деревне у большой дороги. Там раздобыли телегу, на нее и положили покойника.
Женщины плакали и причитали:
— Ах, сердечный! Совсем еще мальчик!
— Что для господ жизнь бедняка? — озлобленно крикнул Каспар. Мужчины молчали, искоса посматривая на лесничего: они боялись его. Но лесничий со своими людьми скоро отправился в Эндзее. Остался только старший егерь, чтобы проводить тело в Ротенбург и дать показания городскому судье.
Не успела процессия выйти из деревни, как Каспар услышал знакомый бас Большого Лингарта:
— Боже правый! Да ведь это Лаутнер! — Каспар остановил телегу. — Ох, беда, беда! Ему бы жить да жить! А я еще надеялся поплясать под его музыку.
И бывший ландскнехт горестно покачал головой, и две слезы скатились по его усам.
— Он погиб от руки Розенберга, — глухо проговорил Каспар.
Лингарт выпрямился во весь свой богатырский рост и, потрясая кулаком в сторону Гальтенбергштеттенского замка, злобно крикнул:
— Так пусть рыжебородый убийца простится с жизнью! Клянусь дьяволом, ему несдобровать! Эх, бедняга!
Каспар спросил, куда он направляется.
— В Оренбах, — отвечал тот.
— Может, я могу справить за тебя твое дело? — спросил Каспар и, указав на тело друга, добавил: — А ты бы проводил его. Мне до зарезу надо в Оренбах.
— Что ж, ладно, иди. Только не завидую тебе: с такой вестью… Если воротишься засветло, найдешь меня у свояка, в «Красном петухе».
И он медленно зашагал вслед за телегой, а Каспар направился в противоположную сторону. Чем ближе он подходил к Оренбаху, тем больше замедлял шаг. Мысль о Кэте тяжелым грузом давила его сердце. Он мучительно старался придумать, как бы поосторожней сообщить ей роковое известие. Солнце уже склонялось к закату, когда он вошел в деревню.
Симон Нейфер с семьей сидел за большим дубовым столом и читал вслух из библии, подаренной ему братом Андреасом, восьмую главу книги пророка Самуила. Он читал о том, как народ Израиля пришел к Самуилу просить, чтобы он поставил над ним царя, и как бог повелел внять мольбам народным, но предупредить его о гнете и притеснениях, которые ему придется претерпеть от царей. «И будете вы ему рабами, — сказал Самуил, — и возопиете тогда из-за царя вашего, которого вы избрали себе, но не услышит вас господь».