За углом
Шрифт:
— Стой, гад!
Топот за спиной становился всё ближе.
Эх, сейчас всю рубашку угваздают, а мама старалась, стирала…
— Вон туда, за угол давай! — Павлик толкнул Горбушечника к щетинившимся тёмными листиками кустам шиповника, буйно разросшегося за четвёртым подъездом. Обдерёшься, конечно, но, может быть, Петяй хотя бы в кусты не полезет.
Затылок обожгло жаркое дыхание, рука преследователя коснулась спины Павлика, он вскрикнул, толкнул Нытика вперед…
В глазах на мгновение потемнело, а ещё через секунду Павлик поскользнулся и шлепнулся на спину. Тут же вскочил… Что это? Снег? Откуда тут снег, лето же! Хотя нет, рядом с Дворцом спорта иногда бывает огромная куча снега — внутри лёд чистят и снег вывозят, даже можно в снежки поиграть… На фиг, какой ещё Дворец спорта?! Это ж рядом со старой квартирой было, на другом конце города…
— Давай беги, ну… — Павлик ещё лихорадочно частил, подталкивая застывшего Нытика, но уже и сам понял, что здесь что-то не так.
В полумраке — среди бела-то дня? — виднелись выкрашенные тёмно-синей масляной краской стены и уходящая вверх, в темноту, лестница, скрипучая даже на вид. И как же холодно! Они с Нытиком стояли у самого входа в подъезд: на пол намело снега, за спиной, подталкиваемая ветром, поскрипывала дверь.
— Как это? — спросил Павлик. — А?
Вместо ответа Нытик, придерживая левой рукой оттопыренную рубашку, под которой проступали острые углы хлебных кусков, правой осторожно взял Павлика за руку. Шагнул к лестнице, потянул за собой. Идти в темноту не хотелось, но Нытик тянул так уверенно, словно уже не раз здесь бывал. Вот только где это — здесь?
— Мы куда?
— Надо идти, — тихо сказал Нытик.
Это были первые новые слова, которые услышал от него Павлик.
Нытик потянул сильнее. И Павлик пошел.
Скрипнули под ногами ступеньки. Они поднялись на третий этаж: лестница уходила выше, но Нытик шагнул в тёмный коридор, в дальнем конце которого серел прямоугольник разбитого окна. Из окна тянуло ледяным ветром, ощутимым даже здесь, в самом начале коридора, на полу намело приличных размеров сугробчик.
— Холодно, — сказал Павлик.
— Почти уже, — неясно отозвался Нытик.
В коридор выходили двери шести квартир — по три с каждой стороны. У пяти они были нараспашку, и за перекосившимися дверями Павлик видел брошенные вещи: лежащий на боку железный трёхколесный велосипед, разбросанные по полу кастрюли и сковородки, даже разбитую люстру, окружённую блестящим крошевом, — наверное, разбились стеклянные подвески, а может, это были просто мелкие ледышки, либо и то, и другое.
Нытик подошёл к единственной плотно закрытой двери в самом конце коридора, возле наметённого ветром сугробчика, и с натугой толкнул. Дверь подалась, и Нытик, двигаясь несколько неуклюже из-за хлеба под рубашкой, протиснулся в образовавшуюся щель.
— Быстрее, — глухо сказал он уже изнутри. — Холод.
Павлику ничего не оставалось, как последовать за ним, — он вошёл и тут же споткнулся обо что-то мягкое, едва не растянувшись.
— Тряпки, — шепнул Нытик. — Обратно.
Ах, вот что это такое на полу — тряпки! Понятно, чтобы из-под двери не поддувало.
Павлик поплотнее подсунул тряпки под дверь, и тянуть холодом по ногам перестало. Вообще в этой квартире (это же квартира, правда? ничего не видно в темноте) было много теплее, чем в коридоре, но «гусиная кожа» не проходила, и волоски на руках так и стояли дыбиком.
Постепенно глаза привыкли к темноте, Павлик начал различать смутные контуры предметов, но Нытик уже снова тянул его за собой. Правда, они сделали всего несколько шагов, как Нытик сказал:
— Уже.
В комнате было светлее, чем в передней, — свет пробивался по контуру занавешенного одеялом окна, а ещё на стенах и предметах играли скупые отблески огня, потрескивавшего в смешной круглой печке, от которой в окно тянулась коленчатая жестяная труба.
На трубе висели ещё одно одеяло и какие-то одёжки, на печи чуть слышно сипел большой чайник. От неё волнами расходилось тепло.
Рядом с печкой стояли два накрытых крышками ведра и лежала кучка дров. Дрова были до странного правильной формы, и Павлик удивился, признав в них разломанные стулья.
Кроме печки в комнате стояли тумбочка с посудой, две придвинутые друг к другу широкие кровати и кресло. На кроватях лежала большая куча тряпья, ещё несколько кучек располагались рядом с кроватями, на брошенных на пол матрасах.
А в кресле, закутавшись сразу в несколько одеял, сидел человек.
— Тоня, — негромко сказал Нытик. — Тоня…
С полминуты было тихо, а потом человек в кресле шевельнулся.
— Коленька… Коленька пришёл, — сказал он, и только по мягкому голосу Павлик понял, что это девочка: измождённая, худенькая, с полупрозрачной кожей, закутанная в тряпки, одёжки, одеяла. Хотя и довольно взрослая, наверное, не младше Петяя. — Ребята, Коленька пришёл…
Кучи тряпья зашевелились — откидывались уголки одеял, из-под них поблёскивали глаза, потом на свет показывались чумазые лица, и наконец завернувшиеся в тряпки дети поднимались на ноги. Один, два… Под большой кучей тряпья на кровати оказалось сразу трое малышей, а всего в комнате, не считая девочки в кресле, которая, похоже, была здесь за старшую, было семеро детей.
— Коленька… — шептали они, и глаза на их исхудалых лицах светились радостью.
Так это Нытик — Коленька?
— Я пришёл, — сказал Нытик и начал вытаскивать куски хлеба — из-за пазухи, из карманов.
— По очереди берите, — сказала девочка, и малыши, тянущие к хлебу руки, отдёрнули их. — Как мы с вами условились? Девочки вперед, и сначала самые младшие. А кто у нас самый младший?
— Лиза, — нестройно протянули дети, не сводившие глаз с кусков хлеба в руках у Нытика-Коленьки.
Самая маленькая девочка — Павлик подумал, что ей не больше пяти лет, — взяла у Коли два больших куска серого хлеба.
— Спасибо, — сказала она едва слышным тоненьким голоском, вскарабкалась на кровать, плюхнулась на задик, зарылась в кучу тряпья.
— А теперь… — продолжила девочка в кресле.
И дети всё так же нестройно сказали:
— …Маша.
Следом за Лизой и Машей, уже трудившимися над кусками, свои доли получили остальные — Таня, Дима, Ромка, Сева и Ваня. Все они были немногим старше первой девочки, Маши, вряд ли даже Ваня ужё перешел во второй класс, но Павлику они казались похожими на маленьких старичков — очень уж серьезными были у них лица. Последний кусок достался Тоне, девочке в кресле, и Павлик удивился, как быстро иссякли запасы Нытика. То есть Коли. Казалось, под рубашкой у него просто огромная куча хлеба, но досталось детям всего по паре больших кусков, а Тоне и вовсе один. Ещё несколько горбушек Коля положил в кастрюльку на тумбочке.