За Великой стеной
Шрифт:
Пройдоха не заметил, как пришла Дин. Он почувствовал, что кто-то сел рядом. Дин налила ему рюмку, положила в тарелку соленых креветок, жареной свинины с молодым бамбуком, предложила отведать особое блюдо — «ласточкино гнездо». Береговые ласточки лепят гнезда из особого растительного состава, смоченного слюной; гнезда собирают на отвесных скалах, отваривают и фаршируют, получается неповторимое блюдо, тонкое по вкусу, но невероятно дорогое. Ке не раз слышал о нем.
Вино туманило сознание... И стены кабины уплыли вдаль. Щеки у Ке рдели, но уже не от застенчивости. Он чувствовал себя уверенно и заносчиво. Рядом сидела Дин. Одетая не в театральное
У нее была красивая прическа... У Пройдохи перехватило дыхание. Она робко ухаживала за гостем, опасливо поглядывала на Мичико, которая сидела на коленях у гостя и кормила его, точно большого непослушного ребенка. Сом открывал пасть. Он жмурился от удовольствия.
— Ну как, птенчики, познакомились? — спросил Сом.
Мичико с улыбкой наблюдала за парой.
— Господин ничего не ест, — пожаловалась Дин.
— Он тебе заплатит без наценки за закуски, — сказал Сом.
Пройдоха с трудом потом вспоминал те часы, которые провел в «чайном домике».
Дин просила:
— Хватит, не пей! Тебе плохо будет... Сиди тихо! Убери руки!
— Хочешь, я подарю тебе кусок шелка? [27] — нахально спрашивал Пройдоха, как будто знал ее бесконечно давно. Она воспринимала его беспардонность как норму, видно, другого отношения она не знала.
— Ты давно здесь работаешь? — спросил Пройдоха.
— Недавно, — ответила девушка. — Меня вначале к гостям не выпускали. Я на кухне мыла посуду. Потом внизу работала — подавала мороженое. Внизу нет заработка... Не то что здесь, на втором.
Сом затих. Его кудлатая голова лежала на коленях подружки, а та, устало вздохнув, пододвинула к себе какое-то блюдо.
— А ты что притих? — спросила она бесцеремонно у Пройдохи. — Кавалер... Закажи мороженое, конфет, что-нибудь сладкое.
— Пожалуйста, — сказал пьяно Ке.
— Дин, принеси... Хороших конфет возьми, шоколадных. Да побольше.
Они шли не по главным, залитым неоновым светом улицам, а по крутым ступенчатым улочкам. И всюду были люди, того гляди, наступишь спящему на руку. Что ж поделаешь! Самая большая плотность населения на земном шаре — на одном акре тысячи душ.
Они пришли к Дин. Она жила в разрекламированных колониальными властями многоэтажных бараках. Бараки, как поганки, разрослись по окраинам Гонконга. Дешевые четырехэтажные здания с узкими скрипучими лестницами и верандами, которые, как удавы, обвили четыре этажа. В бараках отсутствовали водопровод и канализация, тускло горели электрические лампочки... В одной комнате ютилось до десяти семей — дети, старики, молодые. Спали вповалку на самодельных нарах, на верандах, даже на ступеньках лестниц... Скопище грязи, нищеты, отчаяния. Все было пропитано запахом пищи и отбросов.
Дин сюда вела дружка по узкой тропинке, чтобы сократить расстояние. Они прошли мимо импровизированных сараев, стены которых были
Дин жила на втором этаже. У нее была комната... Но в ней спала старуха.
— Моя тетя, — вяло сказала девушка.
— Добрый вечер, добрый вечер! — закивала, как приказчик в лавке подержанных товаров, старушка. Было что-то неприятное в ее заискивании перед парнем, которого привела на ночь «племянница». Старушка скатала циновку, взяла валик-подушку и исчезла. Ке догадался, что перебралась в соседнюю комнату, за дощатой перегородкой кто-то заворчал спросонья:
— Вечно бродят.
— Тихо, гость, — зашамкала старушка.
— А мне-то что, — ответил злой голос. — Мне от нее не перепадет.
— Замолчи!
— Ну и пусть слышит! Я орать начну, слезь с моей ноги!
— Замолчи, а то я тебя выгоню.
— Старая сводня!
— Тсс...
— Заткнитесь вы! — послышался другой голос. — Чуть свет вставать! На ткацкую фабрику добираться!
Захныкал ребенок, «полчеловека». Тихий женский голос стал успокаивать. Сколько было там людей за стенкой, трудно было представить.
Ке с радостью разулся на пороге комнаты, снял ботинки — они жали. Надо было купить на номер больше, но он хотел, чтобы ноги у него выглядели миниатюрными, как у старой китаянки с бинтованными ступнями. Он никогда не носил европейской обуви, и ноги ныли, точно Ке перенес допрос в сайгонской полиции.
Стояла низкая деревянная кровать, столик, на столике транзистор. Транзисторы, швейцарские часы, английский трикотаж, японские фотоаппараты в Гонконге стоили дешевле, чем в любой точке земного шара, дешевле даже, чем в стране, где они производились, — контрабанда. Ради иностранной валюты правительства глядели на подобный «экспорт» сквозь пальцы.
На окнах батистовые занавески, к стене прислонился низенький трельяж, на столике румяна, духи... Дин молча поставила на столик бутылку «Сатерана» и фрукты, вынула из сумки конфеты, которые заказывал Пройдоха.
Дин вышла. Пройдоха слышал, как она с кем-то заговорила.
— Спасибо! — сказал женский голос. — Мы сегодня тебя не ждали.
Ке понял, о чем говорила женщина. Дин рассказывала, что если у нее нет провожатого, то она остается ночевать на работе, потому что небезопасно одной возвращаться домой.
«Чайный домик» — тонкая штука. Хозяин этого «чайного домика» внешне придерживался добропорядочности. Девочки, одетые как гейши... Ну а если кто-то из них «заводил» дружка, это хозяина не касалось, хотя, конечно, он тоже имел долю с клиента. Его хитрость была шита белыми нитками, и ему приходилось «делать подарки» полиции, но не таких размеров, как если бы он открыл легальное заведение.
Ке сел на край кровати. При виде бутылки его начало мутить. Появилась старуха. Только теперь Ке увидел ее глаза — красные, навыкате — и поежился. Старуха заюлила, весь вид ее означал беззвучную мольбу.