За великой стеной
Шрифт:
– И это всё должен уметь мужчина? – не выдержав, спросил Лаций.
– Нет. Зачем? Мужчине не надо владеть красотой. Ему надо владеть женщиной, – с наивной улыбкой, как будто учила его прописным истинам, ответила наложница.
Возвращаясь вечером в комнату, Лаций называл её ханьским Цицероном, на что Павел и Зенон с жаром возражали, что он не чувствует её слов и мыслей, которые похожи на прекрасных птиц в голубом небе.
– Да я половину слов не знаю, которые она говорит! – возмущался он и с раздражением спрашивал: – И знать не хочу. Зачем они мне? Они вам, что, петь помогают? Тебе хорошо, у тебя цепей на ногах нет. Можешь с места на место ходить. А для меня это тяжело.
– Ты прав, – соглашался Павел. – Вот, один из евнухов
– Замолчи, ты, ручей! – не выдержал Лаций. – И так тяжело!
– А мне не очень тяжело, – неожиданно вставил Зенон и покраснел. – Она такая добрая и красивая…
Павел Домициан, вздохнув, пробормотал:
– Может, эта красота разжалобит наших богов и спасёт нас от смерти. Кто там с тобой стадом поделится? Только пение и прокормит. Там народ дикий, сам знаешь.
Лаций в таких случаях махал рукой и ложился в угол, чтобы дать отдых уставшим ногам. Зенон оставался со слепым певцом, и они, бывало, до глубокой ночи обсуждали слова императорской наложницы.
Однажды она спросила Лация, чего бы он хотел больше всего на свете.
– Вернуться домой, – сразу же ответил он. – Жаль только, боги не хотят мне помочь.
– Разве боги не дают тебе счастье? Ты жив, – удивилась она.
– Ему, может, и дают, – кивнул Лаций в сторону Павла. – Он живёт своими песнями. Он всегда рад, когда его слушают. А мне здесь жизни нет. Мука одна.
– А тебе, юноша? – повернулась она к Зенону.
– Не знаю, – замялся тот. – Мне сложно судить, я ещё молод. Когда я пою здесь, мне хорошо. Но когда возвращаюсь назад, то плохо, – он опустил взгляд и снова покраснел. Лаций с пониманием вздохнул и, скривив лицо, отвернулся. Красавица явно нравилась подростку, но ему было от этого не легче. Время шло, и скоро должен был приехать новый шаньюй хунну. Поэтому Лацию хотелось, чтобы это время либо пролетело быстрее и он уже смог понять, как ему жить дальше, либо случилось что-нибудь такое, что снова изменило бы его судьбу.
– Вы никогда не видели гармонию звёзд. Сегодня вы сможете вернуться сюда вечером, и я покажу вам их красоту, – сказала наложница. Зенон и Павел были вне себя от счастья. Недовольным был один Лаций. Наступил перерыв и им принесли немного еды. Проглотив свою часть и запив водой, он плавно сполз под дерево и сразу же заснул крепким сном, не слушая разговоры наложницы со своими товарищами. Заметив это, Минфэй на следующий день предложила ему остаться в той комнате, где их держали по ночам. Лаций был рад этому предложению и искренне поблагодарил её. Через несколько дней, буквально накануне приезда послов шаньюя, произошёл случай, о котором Лаций не рассказал им, но который заставил его насторожиться от чувства приближающейся опасности. Когда они все втроём были в комнате для умываний, у него вдруг исчез нож. Он так привык, что тот всегда привязан под рубашкой на поясе, что даже забыл о нём. Лишь одевшись, он вдруг понял, что не чувствует сбоку привычной тяжести. Он кинулся искать его под лавкой и за бочками с водой, но ножа нигде не было. Никто ничего не говорил, евнухи не задавали никаких вопросов – всё было, как обычно. Только ножа не было. Весь день он потом ломал голову над этим, но так и не мог вспомнить, был ли нож у него до того, как они пришли мыться, или нет. А утром, когда на небе ещё только занималась заря и сон был таким сладким, что не хотелось даже шевелиться, его неожиданно разбудил Павел.
– Ты что? – недовольно спросил он, посмотрев на стену – солнце ещё даже не вставало.
– Тише, тише, – умоляющим голосом прошептал слепой певец. Его слова сразу же напомнили о вчерашней пропаже. Сон как рукой сняло, и в груди неприятно заныло от неприятного предчувствия.
– Нашли? – шёпотом спросил он.
– Что нашли? – опешил Павел. Было видно, что он собирался рассказать не об этом.
– Нож нашли?
– Нож? Ах, вот оно что! –
– Да что понятно?! Говори ты скорей! Что случилось? – Лаций посмотрел на Зенона, но тот растерянно развёл руками в стороны.
– Мы пели в саду. Я заснул. Потом он меня разбудил и сказал идти обратно. Вот и всё.
– Помолчи, – прервал его Павел и рассказал, что произошло. Они вдвоём остались с наложницей Минфэй слушать ночную гармонию и стихи о красоте ночи. Она читала им долго, пока не устала. Когда она с евнухами ушла, они с Зеноном подошли к самому краю каменного ограждения, ожидая стражников. Юноша хотел посмотреть на звёзды не сквозь ветки деревьев. Обычно стражники и евнухи возвращались за ними сразу, поэтому они спокойно их ждали у ограды. Однако время шло, и никого не было. Зенон присел на землю и заснул. И когда раздались голоса, Павел хотел сначала разбудить его, чтобы поспешить им навстречу, но что-то в их интонации насторожило его. Это был старший евнух и две женщины. Мужчина показывал им, где сидит наложница, где стоят рабы, что они поют, когда уходят и кто их уводит. Они говорили о наложнице Минфэй и большом рабе со шрамом на лице. Две женщины постоянно говорили старшему евнуху, что ей надо сделать ей такие же шрамы, как у Лация, чтобы испортить её красоту. Тот ответил им, что у него есть нож, которым это можно сделать. И человек, который сделает это. Виноват будет раб со шрамом, как он сказал. У него были свои счёты с Минфэй. Она никогда не платила евнухам, и за это он хотел её наказать. Две женщины были рады услышать это. Они хотели знать, где можно было бы спрятаться, чтобы увидеть, как всё произойдёт. Но старший евнух Ши Сянь сказал, что ночью это невозможно. Будет темно, и они ничего не увидят. Но главное, их могут хватиться на женской половине, и тогда беды не миновать.
Лаций сидел, тупо глядя на появившееся на стене пятно света. Лицо ничего не выражало, но мысли уже были там, в саду, где ночью его ножом должны были изрезать лицо Минфэй. Он рассказал Павлу о своих подозрениях, и тот сразу с ним согласился.
– Может, лучше всё ей рассказать? – с жалостью в голосе спросил Зенон.
– Подожди, дай подумать, – не глядя на него, пробормотал Лаций. Павле Домициан только вздохнул, понимая, что юноша жалеет и любит взрослую наложницу.
Целый день их никуда не выводили. Ближе к вечеру всё объяснилось – в столицу прибыл посол шаньюя хунну и сообщил, что завтра должен прибыть сам Хуханье. Полдня эту новость сообщали по всему дворцу, пока не донесли до Минфэй. Это потребовало от неё слов благодарности и признательности, которые должны были записать и передать императору. В этот день они должны были провести последний «вечер в тихой гармонии».
– Слушай, как можно свалить вину на меня, если я буду там? – спросил Лаций Павла.
– Только убить тебя, – задумчиво ответил тот. – Или напоить вином, чтобы ты заснул, а потом вложить нож тебе в руку. Не знаю даже…
– Получается, мне надо остаться здесь, чтобы там меня не стукнули по голове или не отравили, – сокрушался Лаций. – Но меня могут и здесь убить, а потом выволочь тело в сад.
– Да, боги запутали наши пути невозможно… – философски заметил слепой певец.
– Можно сказать, чтобы она спряталась, а Павел сядет на её место. У него голос иногда так похож на неё, – предложил Зенон.
– Не совсем, чтобы похож, – засмущался польщённый певец, – только когда мы поём, ну, ты знаешь, иногда получается подражать ей. Она – само совершенство…
– Подожди! – прервал его Лаций. – Кажется, я знаю, что делать. Ну-ка, расскажи мне ещё раз об этой красоте и гармонии! – потребовал он от Домициана и крепко схватил его за плечи. Слепой певец стал постепенно сбивчиво объяснить ему всё то, что за две недели успела рассказать им «последняя наложница» императора. Выслушав его, Лаций некоторое время обдумывал услышанное и потом вкратце рассказал ему свой план.