За Веру, Царя и Отечество!
Шрифт:
– Подполковник Дергачева слушает.
– Дергачева ты что, вконец охренела? – Вместо "здрасти" заорал на том конце провода злобным голосом Ребров. – Как это понимать?!
– Вы о чем, Матвей Филиппович? – глупо спросил я, уже догадываясь, в чем дело.
– О твоей субботней выходке, девочка моя, – яда в голосе генерала хватило бы на целый выводок королевских кобр. – Ты вообще, чем думаешь, головой или…одним местом?! Так, живо, бросай все и пулей лети ко мне.
– Есть!
– Нет, стоп. Лучше я к тебе, жди в кабинете. Кое с кем поговорю и прилечу. Ты и в самом деле не в курсе случившегося?
– Никак нет, ваше благородие, – когда начальство на тебя орет, лучше отвечать коротко и по уставу.
– Так прикажи кому-нибудь сбегать на улицу и купить "Питерский
Минут через пятнадцать срочно посланный за свежей прессой Пашка был с добычей в моем кабинете. Я раскрыл первую газету – выходивший по понедельничным утрам еженедельник, и вскоре обрел желаемое. Спасибо, хоть не на передовице, а в разделе "светские происшествия и новости". Немаленькую статью под названием "Горькая правда о герое", предваряла моя фотография, хорошо хоть не цветная. Но и так получилось весьма здорово – на снимке Таня стояла с перекошенным от злости лицом в коридоре отеля среди осколков разбитой вазы. На полу валяется бутылка из-под коньяка и лежит закативший глаза вверх полковник. Ну и надпись под фотографией не подкачала: "пьяный дебош подполковника Дергачевой".
Крепко выматерившись сквозь зубы, я углубился в чтение. И оно меня не разочаровало.
Автор статьи явно знал толк в том, как правильно марать людей в грязи. Начиналась все с признания моих безусловных заслуг перед родиной. Вспомнили и спасение государя, и мой поход на Питер, и создание батальона магов, которые великолепно проявили себя во время Суомской компании. "Подполковник Дергачева – безусловный герой", – делал вывод автор. "Но при этом она просто маленькая девочка из сиротского приюта, которую волна событий вознесла так высоко, что у нее закружилась голова от славы и успехов. И можем ли мы, российское общество, ее в этом винить, когда и у гораздо более взрослых и ответственных людей в тяжелых обстоятельствах случались срывы и досадные проступки? Не можем. Но и закрывать глаза на моральный облик того, кому Россия доверила своих магов, мы тоже не должны".
Дальше морализаторство в статье кончалось, и начиналась откровенная ложь. Без всякой конкретики, с вводными фразами вроде: "ходят слухи, что", "как сообщил редакции надежный источник", "как поведал нам на условиях анонимности один из магов триста второго батальона" на меня выливался поток дурно пахнущей субстанции. Оказывается, я держу обычных магов батальона в атмосфере всеобщего страха перед собой. Еще у меня бывают вспышки неконтролируемой ярости, во время которых я могу наброситься на любого. Периодически у подполковника Дергачевой случаются запои и тогда она вообще не предсказуема. В училище за закрытыми дверями творятся всякие непотребные дела – маги из числа моих любимчиков с моего согласия и при моем участии пьянствуют водку и чуть ли не устраивают оргии с девушками легкого поведения. Сама я, несмотря на юный возраст, живу в одном доме с магом из собственного батальона и это же, наверное, неспроста? И вообще: воспитатели из приюта говорили, что маленькая Таня была с детства хоть и умна, но очень вспыльчива и не всегда адекватна. Поэтому ее даже хотели направить на обследование к психиатру, но, к сожалению, не успели этого сделать.
В общем, размазали меня образцово-показательно. После прочтения статьи я сидел как мешком по голове стукнутый. Такого я не ожидал, скажу откровенно…
"А ведь это твоя школа, Леха", – пробежала неожиданная мысль. "Ты первый использовал прессу как оружие против Носенко. Вот теперь тебе доброжелатели вернули должок с процентами".
Пока я успокаивал Пашку, который после прочтения статьи хотел то ли немедленно лететь кого-то убивать, то ли тотчас собрать всех магов батальона по тревоге и писать коллективное письмо в "спортлото" в мою защиту, доложили о прибытии Реброва.
Генерал к тому времени уже справился с эмоциями и был собран и деловит. Глава спецотдела вошел в кабинет, бросил быстрый взгляд на газеты на моем столе и, сев за стол для совещаний рядом
– Рассказывай, что случилось в субботу Таня. Все по порядку и очень подробно, не пропуская ни одной детали.
– Хорошо Матвей Филиппович. Без двадцати одиннадцать вечера во время банкета, я захотела пойти в туалет…
– Понятно, – откинулся на спинку кресла Ребров, когда я закончил рассказ. – Подставили тебя красиво, слов нет. Даже не знаю пока, как мы будем из всей этой истории выпутываться. Плохо дело. Очень.
– А что такого страшного случилось? – Нахмурился я. – Неприятно, конечно, но бывает. Напишем опровержение, найдем свидетелей, которые подтвердят, что писаки все выдумали. Переживем, скандалы дело такое…
– Весь батальон подтвердит, что написанное – вранье! – Встрял в разговор Пашка. – Мы это дело так не оставим.
– Вот именно, – согласился с ним я. – Мне больше всего не нравится, что меня подставили свои же. Эти двое поручиков из Юлиной эскадрильи – Клобич и Ваузе, которые стояли в фойе – они же меня и сфотографировали для газеты. Некому больше. Поставили заклинание маскировки и сделали из-за угла снимок. Если бы я была настороже и активировала орб, я бы их сразу заметила. Но в тот момент мне не до того было… Вот от своих я такого паскудства не ожидала, честно скажу. Как хотите, Матвей Филиппович, а их из батальона надо гнать.
– Нет, Таня, что ты, – тут же перебил меня Пашка. – Не надо их гнать. Я поговорю с ребятами и мне сдается, что на следующих учениях с ними непременно случится какой-нибудь несчастный случай. Заклятье случайно в спину попадет или в полете о дерево расшибутся. Бывает…
– Смешно вас слушать, – прервал нас Ребров. – Размечтались они… Теперь меня выслушайте. Клобич и Ваузе сегодня рано утром подали рапорта о невозможности в дальнейшем служить под твоим началом, Таня. И, учитывая обстоятельства, эти рапорта будут удовлетворены. Если не мною, то через мою голову. Думаю, вы их больше до суда не увидите. В котором они выступят на стороне обвинения.
– Какого суда? – Удивился я. – У полиции не было ко мне никаких претензий.
– Я имею в виду не гражданский или уголовный суд, – мотнул головой Ребров. – Это дело не его компетенции… Речь идет о суде офицерской чести. Статья в газете это не главная проблема, это так – общественное мнение подготовить. А главная проблема в том, что на тебя гвардии полковник Ивачев и штабс-капитан Калинский подали заявление в главный офицерский суд Питера. Они тебя обвиняют в оскорблении их чести и достоинства, а так же в том, что ты прилюдно запятнала честь офицерского мундира. Довеском идет обвинение в морально-бытовом разложении и поведении, недостойном русского офицера, свидетелями чего выступят Клобич и Ваузе. Всех деталей я еще не знаю, документы только готовятся. Но уже могу сказать, что задумано все серьезно. Например, полковник Ивачев, как я только что навел справки, очень крупно проигрался в карты и был на грани разорения – занимал у всех подряд и никак не мог собрать нужной суммы. А вчера он все свои долги вернул. Думаю, понятно, на какой крючок его поймали, чтобы он согласился участвовать в такой авантюре. Короче, непросто все, недоброжелатели у нас, Таня, на самом высоком уровне. Тебе надо было сразу же мне все рассказать. Сразу же, понимаешь?! А теперь мы потеряли сутки и пытаемся остановить набирающий ход поезд, уже пошли в дело официальные бумажки. Эх… – махнул рукой генерал.
– Ясно, – помрачнел я. – Простите, Матвей Филиппович, я не знал таких тонкостей, думал, если полиция не цепляется, то все уже обошлось. Чем мне все это грозит?
– Как дело повернется, – вздохнул Ребров. – Если обвинения докажут, то тебя вчистую выгонят со службы. Отобрав награды, пенсию и право ношения мундира. Если докажут не все – возможны варианты, но все плохие, скажу откровенно. Ладно, Танюха, не вешай нос раньше времени. Ты у нас как знамя, а за знамя дерутся до последнего. Мы за тебя еще повоюем, у тебя не только враги, но и друзья есть. Только постарайся пока никуда снова не вляпаться.