За Веру, Царя и Отечество
Шрифт:
В дни июльского кризиса Эссен назначил Колчака своим флаг-капитаном (адъютантом). И считая войну почти неизбежной, уже с 27.07 несколько раз запрашивал разрешения ставить мины, однако получал отказ. А 31.07 поступили агентурные данные, что германский флот двинулся на Балтику и может быть в горловине Финского залива на следующий день к 16 часам. Возникла опасность внезапного нападения, как в Порт-Артуре. Эссен доложил: "Считаю необходимым тотчас же поставить заграждения, боюсь опоздать. Если не получу ответа сегодня ночью, утром поставлю заграждения". И решился действовать на свой страх и риск, готовый перечеркнуть собственную карьеру. Вывел в море корабли, начал подготовительные работы к постановке мин. Но как раз в эту ночь Россия получила германский ультиматум, и в 4.15 утра, когда Эссен уже готов был в нарушение субординации отдать приказ о минировании, он получил радиограмму: "Разрешаю поставить главные заграждения. Николай". Как позже стало известно, Вильгельм действительно намеревался начать войну с удара флота, корабли приводились в готовность. Но в это время британский флот по команде Черчилля перемещался в Скапа-Флоу. Кайзера обеспокоили эти маневры, он счел, что само побережье Германии может оказаться под ударом, и приказа
На период развертывания главных сил по границам с обеих сторон выставлялась завеса из кавалерийских частей. И первая стычка произошла у литовского местечка Торжок. Пост из 6 казаков 3-го Донского им. Ермака Тимофеевича полка заметил разъезд вражеских драгун, заехавший на русскую территорию. Немцев было 22, но казаки их атаковали с гиком и посвистом, надеясь загнать под огонь другого поста. И драгуны стали удирать, но сеседи уже отошли, а противник, разобравшись, что казаков мало, повернул на них. В рубке особенно отличился уроженец Усть-Хоперской станицы приказной (ефрейтор) Кузьма Крючков. На него насели восемь врагов, выбили шашку, желая взять живым. Тогда он выхватил у немца пику и начал отмахиваться ею, как колом. Вышиб нескольких из седла, был убит вражеский офицер, а остальные драгуны прекратили бой и ускакали. О Крючкове писали все газеты, его, нанизывающего на пику по дюжине немцев, рисовали потом на плакатах, открытках, на пачках папирос. Он стал первым награжденным в этой войне, удостоившись Георгиевского креста. (Во избежание путаницы, стоит пояснить, что в России существовал орден Св. Георгия для офицеров - очень высокопрестижный, награждали им только в боевой обстановке за исключитальные заслуги, а для нижних чинов были введены Знак отличия ордена Св. Георгия и Георгиевская медаль. По статусу они примерно соответствовали Ордену Славы, но полный бант состоял из 8 наград, 4 крестов и 4 медалей. Награжденный Георгиевским крестом одновременно повышался и в звании, при IV степени - до ефрейтора, III - до унтер-офицера, II - производился в подпрапорщики, а I - в прапорщики, но только при наличии среднего образования).
Более серьезные бои произошли 4 - 5.8 в Восточной Пруссии у г. Кибарт между русской и германской конницей, поддержанной пехотой. А по стране тем временем шла мобилизация. Она осуществлялась четко и слаженно, на высоком организационном уровне. Способствовало этому и настроение, царившее в народе. Многие современники отмечали, что на Японскую призывники шли неохотно, не понимая, зачем нужно ехать в какую-то Маньчжурию. Но войну с Германией сразу восприняли как справедливую. Рабочие прекратили все забастовки. Крестьяне осеняли себя крестным знамением, и, не дожидаясь повесток, шли на призывные пункты. Много было добровольцев. Записывались в армию и рабочие - даже имеющие броню, и студенты, и интеллигенция. В числе прочих пошли, например, воевать Александр Куприн, поэт Николай Гумилев, стал медбратом Сергей Есенин. Перешел добровольцем на курсы гардемаринов студент Иван Исаков - будущий адмирал. Группа учеников Костромской духовной семинарии попросила сдать экзамены экстерном, чтобы идти на войну - среди них был будущий маршал Александр Василевский. А под Одессой, тайком забравшись в воинский эшелон, сбежал на фронт 16-летний мальчишка Родион Малиновский - тоже будущий маршал. И уговорил, чтобы его приняли, как сироту. Мальчишкой сбежал воевать и будущий писатель Всеволод Вишневский. Дух армии был высоким. Куприн, попав в часть, писал: "Как иногда вспоминаешь после многолетнего перерыва человека, которого помнил еще ребенком, и не веришь своим глазам, что он так вырос, так и на службе я не узнал ни солдат, ни офицеров. Где же образы моего "Поединка"? Все выросли, стали неузнаваемыми. В армию вошла новая, сильная струя, которая связала солдата с офицером. Общее чувство долга, общая опасность и общие неудобства соединили их".
По русским военным планам западную часть Польши оборонять не предполагалось. Генштаб учел, что в этом районе, глубоко вклинившемся между Австрией и Германией, войска будет легко окружить, и перемещение сюда крупных контингентов удлинило бы сроки мобилизации (что и требовалось противнику). Поэтому развертывание главных сил велось по линии р. Неман Брест - Ровно - Проскуров (Хмельницкий). А "Завислянский край" с началом войны эвакуировался, и сюда сразу вошли германские части ландверного корпуса ген. Войрша. Заняли Калиш, Ченстохов. Повели себя, между прочим, не блестяще. Брали заложников, накладывали контрибуции, а мужчин, не успевших или не захотевших уехать, объявляли пленными и отправляли в лагеря. Навстречу немцам выдвигались русские кавалерийские части. Причем большинство поляков симпатизировало русским, и добровольцев здесь тоже хватало. Так, когда 5-й Каргопольский драгунский полк сделал привал в местечке Гроец, к командиру явились два парня с просьбой принять на службу - Вацлав Странкевич и Константин Рокоссовский - еще один будущий маршал. Тогда ему было 17, и он добавил себе 2 года, чтобы взяли. Полковник Шмидт согласился, зачислив их в 6-й эскадрон, а уже через несколько дней Рокоссовский отличился. Немцев обнаружили в селе Ново-Място, и он вызвался в разведку. Переодевшись в гражданское, сходил в село и вернулся, доложив, что силы противника насчитывают кавалерийский полк и роту велосипедистов. И когда немцы двинулись вперед, на переправах через р. Пилицу их встретили огнем, обратили в бегство и разгромили. А Рокоссовского наградили Георгием IV степени.
На австрийской же границе первое время было тихо, так как дипломатическая ситуация сложилась весьма своеобразная. Германия объявила русским войну, якобы защищая Австро-Венгрию, но сама Австро-Венгрия войны России не объявляла! И в Берлине, кстати, начали серьезно нервничать - а что если вообще не объявит? Потому что "агрессор" - русский царь - тоже на австрийцев не нападал и выжидал, как они себя поведут. Но Вена лишь тянула, пока не подтянет достаточно сил, и лишь тогда объявила русским войну - 6.8. А Франция и Англия, кстати, объявили о состоянии войны с австрийцами вообще 12.8 - после дипломатического нажима России, причем крайне неохотно и выразив послам этой державы сожаление, что приходится так поступать.
Но русско-австрийскую границу первым нарушил все же противник. В полосе 8-й армии ген. Брусилова, возле местечка Городок (ныне в Хмельницкой обл.) разворачивалась 2-я сводная казачья дивизия. И кавалерийская дивизия 11-го австрийского корпуса переправилась через пограничную реку Збруч и ударила на русских, сбив посты. Казаки и их начдив сперва растерялись, но быстро сориентировался командир одной из бригад Павлов. Четырем ротам пехоты, приданным дивизии, он приказал занять оборону на окраине, свою бригаду расположил в сторонке. Выдвинул пулеметы и артдивизион. А австрийская конница сомкнутым строем, без разведки, ринулась на Городок. Встретили ее шквалом огня. Первые ряды были скошены, разогнавшиеся задние налезали на них, спотыкаясь о трупы, и сами падали под пулями и снарядами. А во фланг ударили казаки, и враг, спасаясь, покатился обратно за Збруч. Возможность начать преследование и довершить разгром начальник дивизии упустил, за что Брусилов его отрешил от должности и назначил Павлова.
А на юге пришлось принимать меры предосторожности и пока "мирному" Черноморскому флоту. Уже 2.8 его командующий адм. Эбергард доложил в Петербург о перехваченных радиограммах - что между Портой и Германией заключен союз. На следующий день от дипломатов и разведки стало известно о мобилизации в Турции. А 5.8.14 фон Сандерс и 15 германских офицеров посетили крепость Эрзерум, проверяя укрепления. Вскоре добавилась еще одна угроза. Еще в период Балканских войн немцы по просьбе турок посылали им свои корабли, и в Средиземном море находились новейший линейный крейсер "Гебен" (махина в 23 тыс. т водоизмещения, экипаж 1013 чел., скорость хода до 29 узлов - 54 км/ч, с мощнейшим вооружением - 10 орудий по 280 мм, 12 по 152 мм и 12 - по 88 мм) и легкий крейсер "Бреслау" (4,5 тыс.т водоизмежения, 373 чел. команды, скорость до 27 узлов, 12 орудий по 105 мм). При угрозе войны от них требовалось идти в Мессину на соединение с флотами Австро-Венгрии и Италии - по существовавшему соглашению объединенную эскадру должен был возглавить австрийский адмирал Гаус. Но Италия в войну вообще не вступила, а Австрия еще тянула. И немецкие крейсера оказались одни против французской и английской эскадр. Но командир отряда контр-адмирал Сушон сдаваться не собирался. Он отдал приказ предпринять предварительные меры для затопления кораблей и начать боевые действия на коммуникациях между Алжиром и Францией. Но получил от Тирпица радиограмму: "2.8 заключен союз с Турцией. "Гебену" и "Бреслау" идти немедленно в Константинополь". В Средиземном море действовал почти весь флот Франции - 11 линкоров, 14 крейсеров и 24 эсминца. Но они обеспечивали перевозку войск из Алжира, и адм. Буэ де Лаперер не решился их отвлекать. Поэтому немцы безнаказанно обстреляли французские африканские порты Филиппвиль и Бонэ, а узнав о приближении британской эскадры, двинулись на восток.
Англичане под командованием адм. Милна тоже имели подавляющее превосходство, но повели себя довольно нерешительно, к тому же в неразберихе первых дней войны получали противоречивые указания из Лондона. Потом приказание уничтожить противника получил младший флагман Трубридж. 7.8 произошел бой, были попадания в "Бреслау", но атаковать "Гебен" Трубридж опасался. Немцы воспользовались преимуществом в скорости и ушли. В последующие дни англичане то находили их, то теряли из вида, и 9.8 Сушон вошел в залив Смирны (Измира), отправив радиограмму: "Военная обстановка требует моего выступления против неприятеля на Черном море. Примите крайние меры, чтобы я во что бы то ни стало мог пройти проливы с разрешения турецкого правительства, в крайнем случае без официального соглашения". Берлин предпринял соответствующие шаги, и иттихадисты сразу согласились. У входа в Дарданеллы Сушона встретил турецкий миноносец, подняв сигнал "следовать за мной", и 10.8 крейсера укрылись в Мраморном море. Адм. Эбергард получил из Петрограда приказ принять все меры против прорыва немцев в Черное море, но особо оговаривалось - ни в коем случае не задевать Турции, чтобы не подтолкнуть ее к войне.
А в Константинополе в эти же дни происходили весьма странные дипломатические маневры. 5.8 Энвер-паша вдруг пожелал увидеться с русским военным агентом Леонтьевым и предложил... заключить союз. Уверял, будто Порта еще ни с кем не связана никакими соглашениями и изложил план создания блока, направленного против Австро-Венгрии и балканских стран, выступающих против политики России. Обещал отвести войска от границ, в удобное время спровадить немецких офицеров. Но просил за союз, чтобы Турции пообещали вернуть Эгейские острова, Западную Фракию и отменили "капитуляции" (торговые привилегии иностранцам). Эти переговоры продолжались вплоть до 15.8, и российский посол Гирс с Леонтьевым даже советовали Сазонову принять предложения.
Впоследствии эта история стала предметом многочисленных "сенсационных" исторических спекуляций, но конечно, всерьез Турция о таком союзе и не помышляла. Ее предложения являлись вполне обычной и довольно грубой "дипломатической удочкой", каковыми нередко оперировал еще Бисмарк кстати, очень почитаемый Энвером. Ведь "режим капитуляций" касался в основном интересов Англии и Франции, а территории, которые просили турки, принадлежали Греции и Болгарии. И дай Россия требуемые обещания, вбивался бы клин между союзниками по Антанте, русских окончательно поссорили бы с греками и болгарами. И Порта обеспечивала себе тыл для удара на Кавказ. Разумеется, столь опытный дипломат, как Сазонов, на подобную удочку не клюнул, тем более уже зная о германо-турецком союзе. Такая дипломатия была способом поторговаться и с немцами - потому что параллельно Энвер вел переговоры и с германским послом Вангенгеймом, выясняя, что получит Турция за участие в войне. Тоже просил Эгейские острова, часть Фракии, но кроме того и российские Карс, Ардаган, Батум. И получил заверения, что Германия обещает Порте "исправление ее восточной границы, которое даст Турции возможность соприкосновения с мусульманскими элементами в России". Причем посол поощрял Энвера: "Отдавая вам Кавказ, мы хотим открыть дорогу на Туран". Вдобавок, 10.8.14 Германия предоставила туркам заем в 100 млн. франков золотом. В это же время, не прерывая переговоров с русскими, Энвер дал приказ пропустить в Дарданеллы корабли Сушона. И явился на заседание правительства с таинственной улыбкой, объявив: "У нас родился сын" - имея в виду приход "Гебена". Там же был поднят вопрос - что делать? Ведь по международным законам нейтральное государство обязано интернировать корабли воюющей страны, оказавшиеся в его порту. И после консультаций с Берлином турки получили согласие "купить" крейсера. Хотя, как признавал Джемаль, "сделка была, конечно, фиктивная".