За Веру, Царя и Отечество
Шрифт:
Посол Гирс 13.8 сообщал: "Здесь все упорнее утверждается мнение, что турецко-германское соглашение уже состоялось. Посылка войск в Анатолию как бы подтверждает это мнение". А Леонтьев 15.8 от своей агентуры узнал, что из Смирны, Сирии и Анатолии войска двинулись на кавказские границы. Тем не менее Россия пыталась удержать Порту от войны. Сазонов направил послам в Англии и Франции телеграмму, извещая что военные приготовления турок и ситуация с "Гебеном" оставляют мало надежд на нейтралитет. Поэтому поручал им предложить правительствам Антанты сделать совместное заявление трех держав, что нападение турок на одну из них будет равнозначно объявлению войны всем. Коллективно гарантировать Порте ее неприкосновенность, потребовав демобилизации. А за нейтралитет отдать ей после войны все германские концессии и предприятия на ее территории. Но в тот же день, 15.8, "Гебен" и "Бреслау" подняли турецкие флаги. Их переименовали в "Явуз султан Селим" и "Мидилли", команды одели в фески, а Сушон стал командующим военно-морскими силами Османской империи. Британской военно-морской миссии
Восточноевропейский театр войны
Особо стоит остановиться на судьбах иностранцев, которых война застала на чужбине. Русских среди них было очень много. Жили они не бедно, рубль высоко котировался, и провести за границей отпуск или каникулы было столь же обычно, как нынешнему англичанину съездить в Грецию. Те, кто побогаче, любили "оттянуться" во Франции. А люди более скромного достатка или предпочитающие тихий отдых, ехали в Германию. Тут были и недорогие курорты, и горные пансионаты, ехали подлечиться "на водах" и в знаменитых германских клиниках. Ехали на экскурсии по "стране Гете", поступать на учебу в германские университеты. В одном лишь Берлине оказалось свыше 50 тыс. русских. Много было за границей политэмигрантов. Наконец, как обычно, в Восточную Пруссию летом хлынули десятки тысяч сезонников Русской Польши, Литвы, Белоруссии. А ведь кризис от австрийского ультиматума до войны развивался стремительно. Еще 23.7 все было спокойно, а уже через неделю Европа была перечеркнута фронтами...
В Англии и Франции подданных враждебных держав интернировали. А сотни русских в патриотическом порыве ринулись в посольство в Париже - раз уж быстро вернуться на родину не получалось, они желали сражаться в союзной французской армии. Такая договоренность была достигнута. Но французы зачислили русских добровольцев в Иностранный легион. Это была особая часть, формировавшаяся из всякого сброда и проявлявшая очень высокие боевые качества. Однако достигались подобные качества самым крутым мордобоем. И когда с русскими новобранцами-интеллигентами стали обращаться таким же образом, они возмутились и накостыляли своим сержантам. Французы же церемониться не стали, арестовали "бунтовщиков" и по законам военного времени "зачинщиков" расстреляли. Да так быстро, что дипломаты и вмешаться не успели.
В Австро-Венгрии русских интернировали и отправляли в лагеря. Хотя некоторым удавалось выкрутиться - скажем, Ленину и иже с ним. За него поручился депутат Ф.Адлер, и распоряжение министерства внутренних дел, направленное в полицию Кракова, недвусмысленно гласило: "По мнению д-ра Адлера, Ульянов смог бы оказать большие услуги при настоящих условиях". Но хуже всего пришлось русским в Германии. Еще до объявления войны у них вдруг перестали принимать рубли, и многим стало просто не на что уехать. Больных, даже послеоперационных, стали выкидывать из клиник на улицу. А потом началась всеобщая русофобская истерия. Озверевшие толпы ловили и избивали "русских шпионов", некоторых до смерти. Очевидцы описывают факты, как одну женщину буквально растерзали, другой, студентке, повезло больше - с нее "только" сорвали всю одежду и в таком виде сдали подоспевшей полиции. Русских арестовывали всюду, полицейских участков не хватало, и их свозили в казармы воинских частей. Мужчин призывного возраста объявляли даже не интернированными, а сразу военнопленными. Били, глумились. Свидетель пишет, что в казармах драгунского полка под Берлином офицеры "обыскивали только женщин, и притом наиболее молодых. Один из лейтенантов так увлекся обыском молодой барышни, что ее отец не вытерпел, подбежал к офицеру и дал ему пощечину. Несчастного отца командир полка приказал схватить, и тут же, на глазах русских пассажиров, его расстреляли".
При посредничестве нейтральных государств женщинам, детям и старикам все же позволили выехать. И Станиславский, очутившийся в Германии со своим театром, описывает, как это происходило. Массу людей, измученных и голодных, гоняли с поезда на поезд, высаживали на станциях. При этом лупили, подгоняли пинками, заставляли ходить строем. Конвоиры, сопровождающие их до границы нейтральной Швейцарии, не уставали издеваться. Офицеры и тут периодически развлекались обысками женщин, причем требовали от них раздеваться догола. А солдаты с винтовками сопровождали дам в уборную, не разрешая закрывать за собой дверь. Жене Станиславского актрисе Лилиной, проявившей недостаточную покорность, когда велено было обнажиться для "обыска", офицер разбил лицо рукояткой револьвера. А ехавшей с ними московской старушке-баронессе офицерам очень понравилось давать пощечины. И она кричала: "Что вы делаете? Я же приехала к вам лечиться, а вы меня избиваете..." А с массами рабочих-сезонников обошлись еще проще, чем с "культурной публикой". Всех обобрали, мужчин объявили пленными, а женщин отправили на работы в те же прусские поместья, но уже на рабских условиях. Тех, кто пробовал протестовать и требовать отправки в Россию, расстреливали на месте. Да, нацизма еще не было, а такое тоже было...
В России некоторые антигерманские эксцессы также имели место например, возбужденная толпа погромила опустевший особняк германского посольства. Но подобные проявления "патриотизма" были только стихийными. Но в отношении иностранных граждан - а в нашей стране находилось 170 тыс. германских подданных и 120 тыс. австрийских, никаких преследований и арестов не производилось. Россия была единственной воюющей державой, где их даже не интернировали, а позволили свободно выехать за границу. А кое-кто и остался - из тех, кто служил на российских или совместных предприятиях. И ничего, продолжали жить и работать.
13. ЛЬЕЖ
Несмотря на вопли об "окружении", в Германии царило настроение почти праздничное. Ведь противников предстояло разбить молниеносно, когда ни Россия, ни Англия еще и раскачаться не успеют. Вся пресса писала о "войне до осеннего листопада". Взахлеб повторялось выражение кронпринца Вильгельма "frischfrolich Krieg", что можно перевести, как "освежающая веселая война". И солдаты бодро маршировали в бой. Семь армий разворачивались для наступления на Францию. 1-я, 2-я и 3-я (16 корпусов, 700 тыс. чел.) готовились к вторжению через Бельгию. Центральная группировка, 4-я и 5-я армии (11 корпусов, 400 тыс.), должна была поддержать их ударом через Арденны, а на левом фланге 6-й и 7-й армиям (8 корпусов, 320 тыс.) предписывалось лишь удерживать перед собой французов, чтобы не перебрасывали сил против основной группировки. А французские 1-я и 2-я армии (10 корпусов, 620 тыс.) как раз на этом участке, в Эльзасе и Лотарингии, собирались нанести главный удар. Левее 3-я и 5-я (8 корпусов, 450 тыс.) должны были наступать через Арденны. А 4-я (3 корпуса, 125 тыс.) несколько сзади, во второй линии. Левый фланг фронта опирался на крепость Мобеж, а еще левее, от Мобежа до моря - именно там, где намечался прорыв немцев, граница оставалась не прикрытой.
Правда, по договоренности генштабов там предполагалось разместить британские войска. Но вопрос был "политическим", и в Англии пошли споры. Часть руководства полагала, что в таком случае небольшие британские силы станут "придатком" французской армии, и предлагала "самостоятельные" варианты - высадить свои дивизии десантом в Восточной Пруссии или перебросить в Антверпен и действовать вместе с бельгийцами. Разногласия решил только Черчилль, заявивший, что флот сможет надежно прикрыть перевозку войск через Дуврский пролив, но не через Северное море. И постановили воевать все-таки во Франции. Но послать туда лишь 4 пехотных и 1 кавалерийскую дивизии, чтобы не оголять саму Англию до прибытия войск из колоний. К тому же военный министр Китченер уже предвидел, что война будет долгой. И догадался о направлении германского удара через Бельгию. С ним спорили и главнокомандующий Френч, и генштабисты, однако министр не считал нужным губить свои войска за Францию и полагал, что главное - сохранить армию. Чтобы иметь основу для формирования новых соединений. Поэтому Китченер настоял на том, чтобы англичане не подчинялись союзному командованию и принимали решения самостоятельно. В инструкциях Френчу было оговорено, что он должен проявлять "максимум осторожности в отношении потерь", а в случаях, если от англичан будут требовать наступать без крупных сил французов, предписывалось сперва проконсультироваться со своим правительством.
А бельгийцы уже воевали. Ключевым пунктом их обороны считалась крепость Льеж, построенная в 1880-х по последнему слову техники. Специалисты по опыту Порт-Артура, державшегося 9 месяцев, были уверены, что Льеж побьет этот рекорд или окажется вообще неприступным. Длина его обвода достигала 50 км, а укрепления состояли из 12 главных фортов и 12 промежуточных. Каждый сам по себе представлял сильную крепость с железобетонными укреплениями и подземными казематами. Половина фортов располагалась на правом берегу Мааса, половина на левом. В Льеже было 400 орудий, среди них крупнокалиберные, до 210 мм, имелись и скорострельные пушки, и пулеметы. Глубина рвов достигала 12 м, а гарнизон каждого форта насчитывал 400 чел. Промежутки между фортами должна была прикрывать 3-я дивизия, и ее командир ген. Леман был назначен начальником обороны. Но рытье траншей, установка заграждений и расчистка от строений пространства для ведения огня только-только начинались. Остальные соединения бельгийской армии развернуться на Маасе уже не успевали. Оборонительный рубеж для них было решено создавать по р. Жет, в 40 км восточнее Брюсселя. И колонны, потянувшиеся сюда, выглядели совсем не воинственно. В маленькой Бельгии все еще было "по-домашнему". Войска провожали на позиции родственники, поили и угощали солдат. Пулеметы везли на тележках молочников, запряженных собаками. Ни у кого не оказалось лопат, да окапываться и не умели.
А в планах немцев Льеж занимал особое место. Здесь находились основные мосты через Маас, важный железнодорожный узел. Не захватив крепость, нельзя было двигаться дальше и начинать развертывание всей ударной группировки. Поэтому 4.8, сразу с объявлением войны, сюда были брошены сводный отряд ген. Эммиха из 33 тыс. солдат и кавалерийский корпус Марвица. Сбив жандармские посты, германская кавалерия, велосипедисты и пехота на машинах ринулись занимать переправы, захватывать фермы и деревни, как источник снабжения. И попутно всюду распространяли прокламации с угрозами репрессий за нелояльность, порчу дорог или линий связи. Первую попытку переправы через Маас отбили огнем, но к вечеру кавалерия форсировала реку у Визе, а отряд Эммиха вышел к Льежу. И 5.8 пошел на штурм. Тут-то и проявилась отсталость германской тактики. Огнем батарей и пулеметов передовые части были буквально сметены. Бельгийский офицер вспоминал: "Они даже не старались рассредоточиться. Они шли плотными рядами, почти плечом к плечу, пока мы не валили их на землю. Они падали друг на друга, образуя страшную баррикаду из убитых и раненых". А на место погибших командование гнало новых и новых...