За волшебной дверью
Шрифт:
Лично я должен признаться, что все, имеющее отношение к Арктике, вызывает во мне глубочайший интерес. Тот, кто хоть однажды побывал в этом полном тайн крае, который, возможно, не только самое притягательное, но и самое отпугивающее место на земле, навсегда сохранит в памяти что-то от его очарования. На рубежах неисследованных географических широт я стрелял в уток, летящих на юг, а в их желудках находил камешки, проглоченные на берегах, куда не ступала нога человека. Память обо всей этой непередаваемой атмосфере, об огромных, опоясанных льдом темно-голубых озерах, о безоблачном небе бледно-зеленого цвета, где-то на горизонте переходящем в желтоватый, о шумных стаях птиц, не боящихся человека, о громадных, с лоснящимися спинами морских животных, об увальнях-тюленях, резко выделяющихся на фоне ослепительной белизны, — все это когда-нибудь возвратится к человеку в его воспоминаниях в чуть более преувеличенном свете, чем какое-либо фантастическое зрелище, настолько все это далеко от главных забот в его жизни. И еще вспомнится погоня за рыбой весом в сотню тонн и ценой в две тысячи фунтов. Но какое, скажите на милость, имеет это отношение к моему книжному шкафу?
Всему этому есть место в основном потоке моих рассуждений, поскольку непосредственно приводит меня к полке, где стоит много более совершенных описаний. Если бы мне пришлось составить библиотеку из „морских“ произведений, куда вошла бы лишь дюжина книг, то в число избранных я включил бы книгу Ричарда Даны „Два года на палубе“ и нашел бы место для двух романов Стивенсона — „Потерпевшие кораблекрушение“ и „Морской отлив“. Затем дополним наш выбор книгами Мелвилла о Таити, теперь совсем забытыми. Это „Тайпи“ или „Ому“. А в качестве совсем современных добавим романы „Мужественные капитаны“ Редьярда Киплинга, „Морской волк“ Джека Лондона, а также „Негр с „Нарцисса““ Джозефа Конрада. Тогда ваш кабинет может превратиться в каюту и шум морских волн коснется вашего слуха, если такое подвластно печатному слову. О, как порой жаждешь этого, когда жизнь становится слишком уж ненатуральной и кровь древних викингов начинает бродить в тебе! Несомненно, она должна бродить во всех нас, поскольку каждый островитянин обязательно имеет в числе своих предков либо моряка из Скандинавии, либо рыбака из Ирландии или Уэльса. Но еще сильнее эта закваска будоражит кровь американцев, если вспомнить, что на всем большом Американском континенте нет ни одного человека, чей предок не проделал бы путь в три тысячи миль через океан. И все же в Центральных штатах Северной Америки есть миллионы и миллионы их потомков, которые и в глаза не видели моря.
Позвольте мне на минуту вернуться к тому, с чего я начал, — к романтике путешествий и нередко встречаемому в современной жизни героизму. У меня есть две книги, посвященные теме научного исследования, где названные два момента представлены так впечатляюще, как ни в одном другом произведении из тех, что мне знакомы. Для чтения молодого человека я не мог бы выбрать двух лучших книг, если бы вы захотели воспитать в нем спокойную и благородную твердость ума, а кроме того, и великую любовь и интерес ко всему, что относится к Природе. Первая из них — это книга Чарлза Дарвина „Путешествие натуралиста вокруг света на корабле „Бигль““. Любой проницательный читатель еще задолго до появления „Происхождения видов“, основываясь просто на огромной убедительности, с какой написана эта книга путешествий, мог понять, что перед нами высокий ум, обладающий к тому же многими редкими качествами характера. Человека с более всеохватывающим интеллектом мы еще никогда не встречали. От его удивительной наблюдательности не укрывалось ничто слишком малое и ничто слишком большое. На одной странице этой книги рассматриваются некоторые особенности паутины, которую ткет маленький паучок, тогда как на другой приводятся доказательства в пользу опускания континента и вымирания несметного количества животных. Научный кругозор Дарвина поразительно широк: ботаника, геология, зоология — каждая из этих наук на страницах его „Путешествия“ подкрепляет другую. Как молодой человек в возрасте Дарвина — а ему было только 23 года, когда в 1831 году он отправился в кругосветное путешествие на исследовательском судне „Бигль“, — мог быть обладателем такой безмерной массы информации? Все это заставляет вас также безмерно удивляться и принадлежит к числу явлений, когда мальчик-музыкант интуитивно демонстрирует манеру мастера.
Другой чертой натуры Дарвина, менее ожидаемой от ученого, является его поразительное презрение к опасностям, завуалированное с такой скромностью, что, лишь читая между строк, мы узнаем об этом. Когда ученый находился в Аргентине, то там за пределами поселений бродило множество конных отрядов индейцев. Они не щадили ни одного белого. И все же Дарвин проехал верхом почти четыре сотни миль от Баии-Бланки до Буэнос-Айреса, хотя даже смелые гаучо отказывались сопровождать его. Опасность, угрожавшая ему лично, и ужасная смерть почти ничего не значили для него по сравнению с незнакомым видом жука или еще не описанным видом мухи.
Вторая книга, о которой я говорил, это „Малайский архипелаг“ Уоллеса. В духовном облике Уоллеса и Дарвина есть удивительное сходство — та же смелость, нравственная и физическая, та же спокойная настойчивость, те же всеобъемлющие познания и широчайший кругозор, та же страсть к наблюдениям над природой. Уоллес благодаря интуитивному прозрению понял и в письме к Дарвину описал причину происхождения видов в то самое время, когда Дарвин публиковал книгу, где нашел отражение его двадцатилетний труд и где доказывались те же самые мысли. Каковы же были чувства, охватившие Дарвина при чтении этого письма! И все же ему нечего было опасаться, потому что его книга не нашла более восторженного почитателя, чем человек, который в известном смысле предвосхитил ее. Из сказанного мной следует, что Наука имеет своих героев, и в не меньшей степени, чем религия.
Одной из целей пребывания Уоллеса на Папуа было изучение развития и видов семейства райских птиц. И за годы странствий по этим островам он полностью изучил их фауну. В примечаниях к книге Уоллеса говорится, что папуасы, обитающие в краю райских птичек, — убежденные каннибалы. Представьте себе жизнь в течение ряда лет с такими соседями или близко от них! Пусть молодой человек прочитает эти книги. Они лишь укрепят его ум и душу…
Ну, а теперь нас ожидает заключительный seance. [12] И в этот последний раз, мой терпеливый друг, я прошу вас поудобнее устроиться на моем старом зеленом диванчике, взглянуть на дубовые шкафы с книгами и слушать меня самым внимательным образом, пока я буду рассуждать относительно их содержания. Последний раз! И все же, окинув взглядом ряды книг, я увидел, что не назвал еще одну книгу из тех десяти, перед которыми у меня долг благодарности, а также не высказал и единой из того множества мыслей, которые возникают у меня в голове, когда я смотрю на эти книги. Возможно, я похож на человека, который говорил все то, что должен был говорить, и который неизменно говорил слишком много.
12
Здесь: разговор, беседа (фр.).
Позвольте мне выступить с маленьким нравоучением! Я допускаю подробное и весьма серьезное — о, не называйте это педантизмом — отношение, поскольку мой взгляд остановился на уголке с избранными книгами, которые составляют мою научную библиотеку. Мне хочется сказать, что, если бы я давал советы молодому человеку, вступающему в жизнь, то посоветовал бы ему один вечер в неделю посвящать чтению научной литературы. Если он станет твердо придерживаться такого решения и приступит к его выполнению в возрасте 20 лет, то к 30 годам, безусловно, будет необычайно разносторонне образованным человеком. А это принесет ему очень большую пользу, чем бы в жизни он ни занимался. Когда я советую читать научную литературу, то не предполагаю, что следует чахнуть над пыльными фолиантами педантов или глубоко погрузиться в изучение подотрядов чешуекрылых или классификацию двудольных растений. Эти утомительные подробности — всего лишь колючий кустарник в очарованном саду науки, и вы поступите просто глупо, если с первых же шагов в нем начнете совать в эти колючки голову. Избегайте их, пока не исследуете цветущие клумбы и не пройдете в этом саду по всем проторенным дорожкам. По той же самой причине не обращайтесь к учебникам, которые вызывают отвращение к науке, а читайте научно-популярную литературу, которая вам нравится. Вы не можете надеяться стать специалистом во всех этих разных областях науки. Куда лучше иметь общее представление об основных результатах в этих областях науки и понять их взаимосвязь. Чтение очень немногих книг даст человеку такие знания, например, о геологии, когда каждая каменоломня или выемка железнодорожного пути становится предметом интереса. Несколько книг по зоологии удовлетворят вашу любознательность относительно названия и образа жизни того желтого мотылька, который сейчас вьется вокруг лампы. А несколько книг по ботанике позволят узнать каждый цветок, который вам случится встретить на прогулке, и пробудят интерес к цветку еще незнакомому. Книги по археологии расскажут вам вон о тех могильных холмах или помогут представить ныне разрушенный лагерь римских воинов в Южной Англии. Несколько книг по астрономии заставят вас более внимательно вглядываться в небо, отличая в нем наши сестры-планеты, которые вращаются по своим орбитам, от незнакомых звезд. И вы оцените порядок, красоту и величие материальной Вселенной, которая, несомненно, являет собой лишь видимое знамение скрытой духовной силы. Каким образом человек науки может быть материалистом, удивляет меня в той же мере, в какой еретик может ограничивать пределы возможностей Создателя. Покажите мне картину, которую нарисовал бы нехудожник; скульптуру, которую вылепил бы нескульптор; музыкальное произведение, которое написал бы некомпозитор? Лишь тогда вы можете начать разговор со мной о Вселенной без Создателя, называйте Его как хотите по своему усмотрению.
Вот перед нами книга Фламмариона „L'Atmosphere“, великолепный, хотя и выцветший от времени экземпляр, переплетенный в кожу алого цвета с золотым тиснением. У него довольно короткая история, но мне он дорог по воспоминаниям. Молодой француз, умирающий от лихорадки на западном побережье Африки, отдал его мне в качестве гонорара за врачебную помощь. При виде его я вспоминаю койку на маленьком корабле и желтовато-бледное лицо больного с большими печальными глазами, устремленными на меня. Бедный малый, боюсь, он уже никогда не увидел опять свой любимый Марсель!
Из популярных изданий о науке я не знаю лучших, чем книги Самюэля Лэнга. Они пробуждают интерес читателя и дают ему общее представление о предмете. Но кто мог бы подумать, что мудрый ученый и тихий мечтатель, создавший эти книги, был также деятельным секретарем железнодорожной компании? Многие люди, достигшие в науке высот, начинают свой жизненный путь весьма прозаически. Герберт Спенсер, например, служил инженером на железной дороге. Уоллес был землемером. Но Лэнг, этот ученый по призванию, всю свою жизнь должен был выполнять скучную монотонную работу, и так до самого преклонного возраста. Но что примечательно! Он с воодушевлением откликался на каждую свежую идею, а его интеллект впитывал в себя новые конкреции знаний. Прочитайте эти книги, и вы станете более осведомленным человеком.
Рассуждать о недавно прочитанных книгах — затея весьма удачная. Однако можно возразить, что это довольно-таки сурово по отношению к аудитории. Но не желая кого-либо обидеть, осмелюсь держать пари, что рассуждать о книгах — занятие более интересное, чем просто точить лясы. Безусловно, о прочитанных книгах следует говорить с определенной долей такта и осмотрительности. Упоминание о работах Лэнга вызвало у меня ряд мыслей, приведших к этим замечаниям. Однажды за table d'hote [13] или где-то еще я встретил человека, сказавшего несколько фраз по поводу исторических окаменелостей в долине Соммы. Я знал все, что имеет к этому отношение, и продемонстрировал свои знания. Затем я мимоходом упомянул о каменных храмах на полуострове Юкатан. Это была тема, которую он тут же подхватил и развил далее. Он вспомнил о древней цивилизации в Перу. И тут я в свою очередь не уступил ему. Я сослался на феномен озера Титикака. И он все знал по этому вопросу. Он говорил о человеке четвертичного периода. И опять мы были на равных. Каждый из нас все более удивлялся обширности и точности информации другого. Но вдруг меня осенило: „Вы читали Сэмю-эля Лэнга?“ — воскликнул я. И действительно это произошло и со мной. Мы приводили друг другу массу аргументов, и все наши знания были почерпнуты из одного и того же источника.
13
Табльдот — общий обеденный стол (в ресторанах, гостиницах)